Дмитрий Глуховский - Метро 2035

– Спасибо. Зря, – с ударами выдохнул ему Гомер. – Эта. Сука. Лживая. Мразь. Никого. Не. Выпустит.

– Как-нибудь выберемся, – пообещал ему Артем.

Разговор у них пошел обрывистый: слишком часто нельзя было возвращаться в один и тот же угол, надзиратели замечали и стегали плетками за такое. Плетки были упругие, стальной проволоки, шипы из них во все стороны торчали: один укусит, когда ударят, другой – когда отдернут.

– Ты. Как. Был. На. Театральной.

– Был.

– Видел. Умбаха.

– Его красные арестовали. Донос чей-то. За то, что радио слушал. Забрали и расстреляли. При мне. Не успел поговорить.

– Жалко. Как. Хороший. Мужик.

Забрал Гомеровы куски. Потом у горбатого мужичины с другого конца станции принял груз породы. Потом женщине с вислой грудью помог подняться на ноги, пока надзиратель через каменный туман не увидел. Потом снова к Гомеру.

– Он не один был, Умбах. Еще другие связывались. Люди приходили из другого города в Москву, из Полярных Зорь, наверное.

– Люди. Ну. Люди. Говоришь. Где ж они. Не встречал.

– Красные всех находят, всех метут. Стреляют, на Лубянку увозят, в Комитет. Кто пришел, и кто их видел, и кто о них слышал.

– Может. Боятся. Что. Те Ганзе. Помогут. Против. Них.

Забрал у Гомера новые камни. Потом к пареньку побежал – медленному, скособоченному, недопалому, его поскребыши сгребать. Потом к тощему кавказцу, который намахал целую гору от злого нежелания околевать. Через марево вроде увидел знакомое что-то, но подойти не было повода.

– Так ты веришь мне? Я Мельнику рассказал, Мельник не верит. Говорит – бред.

– Я Умбаха. Сам слышал. Верю. Не понимаю. Но верю.

– Спасибо, дедуль. Спасибо тебе.

– Или. Шпионы. Чьи-то. Агенты. А.

– Не знаю.

Вычистил все. Побежал дальше: кто-то помахал, меня, мол, разгрузи. Случилась радость: Леха-брокер. Измотанный, исстеганный, а лыбится.

– И ты к нам!

– Живой?! – и Артем ему улыбнулся честно; чуть полегчало.

– Слишком ценный кадр! – крякнул брокер. – Чтобы сокращать!

– Не задалось с Легионом, а?

– Не задалось! – Леха, воровато озираясь, помогал Артему накидывать в тачку породу. – Наверное, не мое. От призвания не уйти, – он кивнул на засохшие кучки.

Подскочил надзиратель, огрел цепью и Артема, и Леху за разговор.

Артем вжал голову в плечи, чтобы сберечь. Сбегал в туннель, вывалил тачку, вернулся, огляделся: охрана позвала. К той женщине, которую Артем с полу поднял, чтобы она еще пожила. А она подержалась еще немного, и опять упала. Ей фонарем в глаза, а она все равно темноту только видит. Один охранник Артема автоматом отгородил, другой взялся за арматурину покрепче, примерился – и расколол женщине голову, как яйцо разбил. Артем забыл про автомат, кинулся – и ему арматурой по плечу, и прикладом в челюсть, и на земле сапогами. Пропихнули в рот железный влажный ствол, мушкой нёбо расцарапали.

– Будешь еще, сука?! Будешь?! Встать!

Поставили на ноги, сложили ему эту женщину в тачку: вези.

– Куда?

Дали подзатыльник, проводили в последний путь. Мертвых туда же, куда и грунт. Женщине было в тачке неудобно: ноги свисали, голова разбитая вбок клонилась. Потерпи уж.

На первый раз показали, что с такими делать.

Мертвых надо было везти по дощатому настилу до земляной горы, которая затыкала туннель до Кузнецкого моста. И там сваливать их на насыпь вместе с камнями. Насыпь иногда сползала вниз, одевала голых, забивала им рты и уши глиной и песком. Это были похороны.

Потом Артем не хотел ни к Гомеру, ни к Лехе подходить: надзиратели его приметили. Вместо Гомера были разные – еще крепкие, и уже изношенные, киргизы и русские, русские и азербайджанцы, азербайджанцы и таджики. Каждый давал Артему камни, каждый отнимал у него силы. Скоро перестало хватать минуты, которую он грузил тачку, чтобы ноги отдохнули, а минуты, когда он с тачкой бежал, чтобы руки отошли. Оборачивался на лязгающую входную дверь: не Дитмар? Не за ним?

Терпел, пока не стал падать. Тогда вернулся к своему старику. Тот его ждал; тоже иссякал уже.

– Почему. Красные. Почему. Никто. Не. Знает. Только. Они.

– Не дают никому узнать? Думаешь, у них самих есть связь с Зорями? Держат от остальных в тайне?

– Врут. Зорям. Переговоры. Ведут. А.

– О чем переговоры?

– Черт. Знает. Что. Красным. Надо.

– Голод у них… Грибы гниют. Может, чтобы продовольствие им поставили? А? Если так, там земля есть… Плодородная!

– Ну. Заврался.

Проходил мимо надзиратель, свистнул: ты и ты и ты и ты, живо жрать, ваша очередь. Притащили лохань с помоями, велели нагребать руками. Артем еще не мог даже нюхать такое, а другие чавкали и хлебали, сколько успевали.

Зато Гомера кормили в эту же смену, так что им выпало десять минут без кирки и без тачки.

– Был наверху. По Тверской улице к Театральной пока. И там… Кто-то там охотится за всеми, кто по Тверской идет. Броневик настоящий. Мотоцикл. Четверых их сталкеров положили. Меня… Хотели. Не тронули почему-то. А нашли быстро.

Гомер пожал плечами; потом сложил пальцы пригоршней, зачерпнул баланды, поднес ко рту, понюхал, подумал.

– А потом обратно шел… И не было никого. Дошел. Без химзы, раздетый. И знаешь, что? Под дождь попал.

– Под дождь? – старик поднял взгляд.

– Под дождь, – Артем хмыкнул.

Вокруг, сбившись к корыту по-свинячьи, толкались и лакали наперегонки. Артем этого не видел: видел вместо этого высоких и тонких людей в широкополых шляпах, видел дождь из безоблачного неба, и еще летучие тихоходы.

– Идиот какой, – сказал он себе. – Можешь представить? Иду под дождем и воображаю себе такое… Самолеты… Как дирижабли, что ли. Только с прозрачными крыльями. Как у мух, но большими. Как у стрекоз. И все в таком ярком… Парадном. И тоже дождь. Приснилось, – он сбавил голос от стеснения: зверолюди жрали, нельзя было их отвлекать такой ересью.

А зверолюдям было насрать на Артемовы сны, у них мелела лохань, а им еще нужно было тут прожить еще сколько-нибудь времени, и без помоев они это сделать бы не смогли никак.

Но Гомер его слушал. Слушал и не ел.

– И вагончики такие… Маленькие… – он кашлянул, прочищая горло. – Вместо машин… На дорогах…

– Да, – подтвердил Артем, озадаченный. – На четыре места.

– Ты видел? Ты это видел? Там? Наверху?

– Я видел. Как будто сон вспомнил, знаешь? А ты… Ты откуда?

– Это из книги моей. Из тетради. В тетради написано!

Гомер щурился, осматривая Артема, моргал, стараясь понять: розыгрыш? Издевательство?

– Ты брал ее? Мою тетрадь? Читал? Когда?

– Не брал. Да и где она?

– Конфисковали. Сразу. Дитмар этот. Документы, тетрадь… Все. Как – не читал? Откуда ты знаешь тогда?

– Говорю же – сон!

– Это не твой сон, Артем. Это и не сон.

– Что?

– Я тебе про девчонку рассказывал. Про Сашу. Которая на Тульской… Утонула. На затопленной станции.