Олег Верещагин - Очищение

Около самолета Романов задержался. Дружина уже ушла дальше, а он сидел в седле около обломанного крыла, морщился и думал, в чем же тут дело. Пока не понял, что самолет — именно этот самолет — кажется ему чем-то вроде символа исчезнувшего мира. И ему просто страшно отъехать отсюда. Вдруг сейчас прилетит борт МЧС, и вся эта дикая история наконец-то разрешится…

— А я никогда на самолетах не летал, — сказал подъехавший Генка Захаров. Встал колено в колено с Романовым, рассматривая остов самолета. — Не получилось… Вы чего тут? Меня за вами послали.

— Поезжай и передай Провоторову… — сердито начал Романов. И тут же мальчишка вдруг рванул его вниз, сам почти ложась сверху. Кони затанцевали. Раздалась короткая очередь, потом — четкий короткий выстрел «парабеллума».

— Вы живы?! — Генка, отпустив Романова, оглядывал его белыми от испуга глазами. — Он прямо в нас стрелял! Вы живы?!

— У тебя кровь на щеке. — Романов повернулся на стук копыт — из-за деревьев галопом летело сразу несколько дружинников. — Что случилось?

— А вон… — Генка показал пистолетом в сторону кустов чуть в стороне, провел по щеке, зашипел… — Я глянул — а он там… целится…

Романов оглянулся и увидел какую-то бесформенную массу, в мертвом падении пробившую кусты. На упругой ветке покачивался зацепившийся ремнем тюнингованный «калашников»…

Убитый оказался молодым мужчиной — лет тридцати, отлично снаряженным. Каждая вещь была дорогой, идеально подобранной и пригнанной. С этим снаряжением не вязалось исхудавшее, плохо выбритое лицо, напоминавшее скорей морду какого-то хищника. Пока дружинники осматривали труп и обшаривали кусты и окрестности, Генка, которому перевязали глубоко, почти насквозь, распоротую пулей щеку, буквально наткнулся на замаскированный, но приоткрытый вход в бункер, находившийся совсем рядом с самолетом. Видимо, оттуда и выполз стрелявший.

Спускаться вниз сразу поопасались, даже спорили — не кинуть ли гранату. Но в конце концов полезли. Уж слишком было любопытно.

Бункер на самом деле был замечательным. В сущности, заглубленный в землю и обшитый изнутри утеплителем и дранкой железнодорожный контейнер. С выгребной ямой, светом, дизелем (к нему оставалось еще немало горючего), легкой печкой, от которой можно было даже заряжать ноутбук. Для постели и еще кое-каких вещей места, кстати, почти не осталось — 80 % внутреннего пространства оказалось занято надежными полками, на которых аккуратными рядами было расставлено неимоверное количество самого разного добра: от упаковок сухарей до цинков с патронами.

— Н-да, — сказал один из дружинников. — Вот это норка…

— Почему? — В голосе и взгляде Генки, которым он обводил полки, забитые продуктами, вещами, горючим, было изумление. — У него же тут всего полно! Зачем он на нас напал?! Я думал, он сумасшедший, с голоду или еще что… а тут же все есть! На несколько человек! Зачем вообще выдал-то себя?!

— В том-то и дело, — медленно сказал Романов, тоже осматриваясь. — Видимо, он потому и сошел с ума… Экономил, не касался ничего и все время боялся, что кто-то у него все это попытается отобрать или украсть. И постепенно сошел с ума. Понимаешь, Ген, это судьба всех одиночек. Если их не найдут и не убьют, то они просто медленно и неизбежно превратятся в… нет, не в зверя, а в безумное чудовище. И не ищи в их действиях никакой логики. Там ее нет.

Генка медленно кивнул, продолжая удивленно осматриваться. Романов приказал нанести место на карту — оставлять без пользы такое складище было просто глупо. Он хотел распорядиться не забыть еще взять ноутбук, — мало ли что в нем, но тут сверху позвали, причем в голосах звучало явное удивление.

— Ноутбук возьмите, — все-таки быстро приказал Романов, стремительно карабкаясь наверх по алюминиевой легкой лесенке. Еще толком не появившись из люка, спросил: — Что тут у вас… — и осекся удивленно.

И было отчего.

Дружинники и порученцы окружили сидящего верхом Сажина. Тот глупо, растерянно улыбался. Увидев Романова, качнулся в седле и сказал:

— Это. Вот.

И только теперь Романов увидел, что перед Сажиным сидит еще один человек. Просто его не сразу заметил из-за конской головы.

Потому что это был мальчишка — лет трех, не больше. Голый, невероятно грязный, лохматый. Но при этом перед Сажиным мальчик сидел совершенно спокойно, глядя по сторонам совсем не как испуганный или одичавший ребенок.

— Кто это? — изумился Романов. — Ты где его взял?!

— Тут, — Сажин показал за плечо, одной рукой придерживая мальчика. — За кустами чуть конем не стоптал. Да не в этом дело… — Он чуть наклонился к найденышу и тихо спросил: — Ну-ка, ну-ка… ты кто?

— Ми’ослав, — сказал мальчик. — Я Ми’ослав. Коб’ин [29] Мирослав Александрович Кобрин в конце Серых Войн стал первым человеком, высадившимся на Луну на корабле «Прыжок». . — И удивленно посмотрел вверх-назад: мол, дядя, ты уже про это спрашивал.

Он говорил совершенно ясно, так, как положено говорить трехлетнему ребенку, о котором заботились родители, только с легкой возрастной картавостью.

Вокруг зашумели. Изумленно. Недоверчиво. Почти испуганно. Началась суета, мальчишку сняли с седла, принялись неумело с ним возиться, больше мешая друг другу. Тот не выказывал ни малейшего испуга, что-то попискивал, словно оказался среди хорошо знакомых и привычных людей. Улыбался даже.

— Странно… — Романов задумался, глядя на мальчишку. — Мальчику года три. То есть он родился незадолго до того, как все это началось. Почему он жив? Он не мог выжить — просто умер бы.

— Может быть, его выкормили какие-то звери? — предположил Провоторов. — Как Маугли? Бывали ведь такие случаи…

— Бывали… да… Но он ходит…. Ты смотри, уверенно ходит! И говорит, как положено говорить ребенку в три года.

— Ну так, может, он тут жил с матерью, а она умерла или погибла недавно? — предложил версию Провоторов. — Может, вот сегодня утром? Может, этот кадр тут жил не один, а с женщиной, и это их сын?

— Может… Нет, не может! — резко оговорил себя же Романов. — Ни одна мать, с другой стороны, так не запустит своего ребенка. Нет одежды, грязный — слоями. Нестриженный, по-моему, с рождения… А если бы запустила — опять же, не научила бы ходить и говорить… Не понимаю. Ничего не понимаю в этой истории. Дикая она какая-то… — Он рукой показал, чтобы дали дорогу, присел перед мальчиком (его уже закутали в куртку, рядом сидел на корточках улыбающийся Максим, а Игнат подавал ему стаканчик с чаем из термоса) и спросил ласково: — Мирослав… а где твоя мама?

Мальчик беспечно пожал плечиками. Ответил:

— Не помью.

— А ты знаешь, кто это? — допытывался Романов.

— Ага… — Он сосредоточенно захлюпал чаем.