Роман Злотников - Берсерки (трилогия)

В общем, все мало-помалу наладилось. Однажды утром ОУМ несколько быстрее обычного завершил плановый облет зоны контроля. Десять дней назад по решению Первого Контролера, который мотивировал это тем, что незачем тратить время и моторесурсы на контроль такой большой зоны, если вот уже на протяжении многих дней не было обнаружено никаких признаков «дикого» генофонда, ни новых поселений, даже брошенных, зона была серьезно сокращена.

Но ОУМ предпочитал иметь запас времени для реакции на неприятные неожиданности и потому всегда планировал для облета гораздо больше времени, чем требовал маршрут. Сегодня «Е-7127» решил завернуть на рудник. Он опустил бот на гребне карьера и вышел наружу. Внизу, блестя кожухами, копошились громоздкие обогатительные комбайны, окруженные похожими на муравьев маленькими фигурками аборигенов. Дежурная смена тактов, грозно блестя доспехами, возвышалась по периметру нижнего котлована. А непосредственно между аборигенами мерно двигались фигуры Вопрошающих, осуществлявшие непосредственный контроль за рабочими. «Е-7127» усилил увеличение, и фигурки рабочих стали видны отчетливее. В этот момент один из Вопрошающих внезапно остановился и развернул сенсорный венец в сторону аборигена. По-видимому, тот проявил неповиновение. Некоторое время Вопрошающий пытался что-то ему втолковать, но потерпел неудачу. Тогда он свернул венец в режим искрового излучателя, но прежде, чем с его сенсоров успела сорваться искра, абориген прыгнул и схватил рукой его отростки. Такты среагировали мгновенно. Почти… Когда векозатвор, предохранявший его видеосенсоры от ослепления, вновь открыл поле зрения, ОУМ разглядел на месте конфликта не только черный контур обугленного тела аборигена, но и труп Вопрошающего с неестественно изогнутой шеей. Похоже, эти люди не умели прощать. И ОУМ почувствовал, что его вновь охватывает пограничное эмоциональное состояние. Но на этот раз оно называлось не бешенство.

— Значит, у Торопчиных совсем скудно? — приглушенно спросил Олег. Он лежал на топчане, покрытом медвежьей шкурой, и играл в камешки. Простая такая игра. Поднял один камешек, подкинул, пока камешек кувыркается в воздухе — поднял второй, подкинул два, поднял третий…

— Угум, — ответила Ольга, возившаяся у печки.

Этой осенью морозы ударили рано, без снега, снег пошел позднее и валил неделю без перерыва. Ольга подвернула ногу, несильно, ходить она все-таки могла, но идти с такой ногой в тайгу… Так что они не ушли на зимовье, а остались в деревне.

А зима в этом году будет трудной. Ранние морозы погубили часть урожая. Осенние перелеты в этом сезоне тоже начались рано и охотники припоздали. Дичи заготовили меньше обычного. Все, кроме Олега. У него всегда силки полные. А после первых заморозков до деревни добрались беженцы с востока. Они принесли страшные вести. Снова, как при дедах, с неба налетели лихие люди на огромной железной горе. Они все были огромного роста, с большими жгучими ружьями вместо рук, и даже люди капониров не смогли им противостоять. Гнать беженцев никто и не думал. Люди домов лишились, а многие и родных потеряли, куда им, сирым и убогим, деваться-то? Восточные деревни приютили всех, кого смогли, теперь настала их очередь. А ежели следующие придут, так им дорога далее на запад. Беженцев распределили по избам, но к Рюрикам на постой никого не привели. Их полуземлянка была одной из самых маленьких в деревне, да и не по-людски как-то вешать сиротам на шею нахлебников. Хотя Ольга собрала с огорода хороший урожай лука и картошки, а Олег накоптил изрядно мяса и птицы. Не меньше, чем те же Торопчины. А у них ведь семья сам-восьмой, да еще на постой четверых взяли.

— И Данилины голодают?

Ольга кивнула. Олег замолчал, только правая рука продолжала подкидывать камешки. Пятнадцать вверх, шестнадцатый поднял, шестнадцать вверх, семнадцатый в ладонь, семнадцать вверх… Чтобы посчитать взлетающие камешки, достаточно бросить быстрый взгляд. Не у всех получалось, многие почему-то сбивались на первом десятке.

— А как там мужики, на охоту не собираются?

— Собираются… — Ольга продолжала свои нескончаемые дела у печки.

Олег продолжал играть. Двадцать два камешка вверх, двадцать третий в ладонь, двадцать три вверх… За окном завывала вьюга. Какая уж тут охота… Ольга открыла заслонку печки и ухватом выхватила из печи горшок с гречневой кашей. Под мерное позвякивание камешков достала с полки миски, горшок с топленым маслом, лук, напеченные еще затемно просяные лепешки, половину копченой утки и клюквенный морс.

— Садись за стол.

Количество камешков на ладони, пожалуй, перевалило за четвертый десяток. Точное число посчитать уже было невозможно. Олег подобрал еще камешек, а потом неуловимым движением стряхнул камешки с ладони и сел на топчане.

— Надо идти на охоту.

Ольга отвернулась. Она уже трижды относила еду Торопчиным и дважды Данилиным. Они брали, но неохотно. Не очень-то верили, что у них еды в достатке. Да даже если и так, у сирот брать не принято. Так что когда Олег начал издалека разговор о соседях, она уже знала, чем все это кончится. Брат всегда поступал так, как считал нужным. Он мог бы просто собраться и уйти. А весь этот разговор был всего лишь неуклюжей попыткой немного ее успокоить. Брат серьезно посмотрел на нее:

— Ты же понимаешь…

Ольга кивнула. Брат опять тяжело вздохнул и сел к столу.

Когда он покончил с трапезой и поднялся из-за стола, Ольге стало ясно, что брат решил выходить немедленно. Это же почувствовали и собаки. Буран, Клык и Белолобый начали повизгивать и скрестись в дверь, когда Олег еще ел кашу. Даже Безухая подала голос, хотя считалась псом Ольги, да к тому же была на сносях и поход в лес ей никак не светил. За окошком уже темнело, но брату было наплевать на время суток. Он мог почуять зверя с завязанными глазами. Но ей с утра было как-то не по себе. Да и то, в такую вьюгу из дома-то выйти страшно. Но Олега не переупрямить.

Пока брат одевался, Ольга молча собрала снедь. Немного: соль в тряпице, пара просяных лепешек, кус сала и четыре крупных луковки. Брат предпочитал в лесу не наедаться. Олег надел теплую медвежью фуфайку, меховые штаны, ушанку и валенки. Привязал за спину тугой пружинный арбалет, повесил на пояс большой нож и взял в левую руку рогатину, а правой подхватил широкие охотничьи лыжи, по осени подбитые свежим оленьим мехом. Потом шагнул к сестре, наклонился, поцеловал в лоб, пробурчал:

— Скоро не жди. По такой пурге зверя искать придется, — и вышел за дверь. Ольга тихо опустилась на топчан и наклонила голову. Брат в лесу чувствовал себя как дома, но отчего у нее весь день так тяжело на душе? Что-то случится, что-то обязательно случится…