Олег Кулагин - Русские сумерки. Клятва трикстера

Знал, что для своих я скоро стану чужим.

«Крыса» в Центре весьма информирована. Выходит, пользуется там абсолютным доверием. А я – никто. Трикстер с сомнительной репутацией. Меньше месяца напрямую имею дела с Невидимой Армией.

Да и дела – слишком сильно сказано! Привлекли для единственной операции – как знатока Зоны № 9. И вот результат: остальные погибли, а я… самый ненадежный из группы – почему-то вовремя оказался в другом месте. Выжил, вопреки всякой логике.

Еще и в компании подозрительной девицы.

Именно так это будет выглядеть со стороны!

Даже если удастся найти новый канал связи – кому они поверят там, в Центре? Точно не мне…

Единственный мой шанс – любой ценой добыть реальные доказательства.

Я стиснул кулаки, отводя взгляд, пытаясь сдержать подкативший к горлу злой комок.

– Тот, кто думает отсидеться в щели, как таракан, часто и заканчивает, как таракан.

– Не надо меня агитировать, – вздохнул Карен.

– Не буду, – сухо выдавил я, – но если дело в бабле – не вопрос. Ты знаешь, я фартовый… За год добывал товара на пол-лимона зелени. И еще достану – не сомневайся!

– Чего ж с такими способностями ты ввязался в такое гиблое дело?

– Трудно понять тому, кто меряет все деньгами…

Усмешка опять тронула его губы:

– А ты объясни – может, я не настолько тупой.

– Просто не хочу, чтоб эти , – кивнул на рыжего упыря, – владели миром… А еще они убили моего отца.

– Думаешь, до них мир был лучше?

– Не важно, каким он был. Главное, каким он ДОЛЖЕН стать.

– Это хорошо, что ты так уверен.

– А ты сам… вообще ни во что не веришь?

– В себя, – прищурился он, – и в то будущее, которого я хочу для своих внуков… Осторожно!

Последнее его слово вырвалось одновременно с отчаянным вскриком Кати.

Но я и сам успел заметить.

Неуклюжий прыжок Анатолия Борисовича оборвался под вспышки молний, окутавших его ошейник. Упырь рухнул набок и забился в конвульсиях, бешено лязгая клыками.

При этом он продолжал ползти в нашу сторону.

Я брезгливо сморщился, добавил мощности разряда, пока он опять не отрубился, и глянул на Седого:

– Ты хочешь будущего? Какого? Неужели вечной «стабильности» – с этими во главе?

– Не бывает ничего вечного. И эти… тоже не вечные. Но знаешь… – Седой криво усмехнулся, – иногда хочется ускорить процесс.

Он осторожно приподнялся и вдруг протянул мне ладонь. Целую секунду я глядел непонимающе. Тогда, уже без тени усмешки, он добавил:

– Я помогу тебе, трикстер Тень, не ради бабла. Ради внуков… и ради моих детей…

Мы смотрели друг на друга. А рядом лежал мертвый Ромка. И где-то за пару километров – то, что после взрыва осталось от Кида.

Я чувствовал все почти физически ясно.

Я не мог забыть. Да и не собирался…

Но в эту секунду я протянул ладонь в ответ. И пожал руку Карена Седого.

Мотодрезина едва тащилась. Натужно урчала и раскачивалась на неровностях полузаброшенной колеи, но все равно давала не более тридцати километров в час.

Пару раз двигатель вообще глох, и в блаженной тишине мы катились по инерции – замедляясь до полного слияния с окружающей обстановкой. Это здорово расслабляло – можно было улечься на мешок с соломой и рассматривать прозрачно-голубое небо, а можно срывать ягоды прямо с подступавших вплотную к колее кустов.

Хорошо, но недолго…

Максимум полминуты. Пока Егорыч, наш пилот и по совместительству владелец дрезины, с проклятиями вновь не запускал капризное устройство.

Карен хмурился, но молчал.

Выбирать-то все равно не проходится.

Из хозяев двух относительно исправных дрезин только Егорыч согласился отправиться с нами к мосту. Причем без малейшей задержки и за умеренную плату. Можно сказать, нам неслыханно повезло: за каких-то сто баксов мы получили максимально доступный в этих краях сервис – два относительно чистых мешка с соломой, на которых вполне удобно сидеть, плюс самого Егорыча – не только как водителя, но и как приятного попутчика.

– Хлебнете? – предложил он, замасленными пальцами отвинчивая крышечку фляги.

– Спасибо, – улыбнулся я.

– А мне налей, – пробормотал Карен. Заметно было, что он до сих пор нервничает.

Глупо.

Быстрее, чем на дрезине, к мосту не доберешься.

Железная дорога – вообще единственная местная коммуникация, сохранившаяся среди болот и аномалий. Так что оставить мотоциклы в поселке – вполне разумно.

Не ехать же за сто километров в объезд, рискуя нарваться на полицейский патруль или на кого похуже?

– Часто тут катаетесь? – спросил я.

– Раньше бывал чаще, – усмехнулся Егорыч, сверкая целехоньками, будто у молодого, зубами. – Однажды вот везли матерого кабана…

– Кабана?

– Ага, у Темной балки завалили. Живность тут имеется. Если появится желание, могу за двести баксов такое сафари устроить!

– Спасибо, мы подумаем.

– Если с ночевкой – всего двести пятьдесят.

– Угу, это по-божески.

Хотя не уверен, что мне бы понравилось ночевать в этом райском уголке. Я глянул на подступавшую почти вплотную к насыпи стену леса. Сафари? Что ж, когда нет людей, зверья всегда в избытке – нормального, четвероногого…

– Ты не волнуйся, вдоль дороги тут безопасно, – успокоил пилот дрезины. – И в лесу тоже, если места знать.

Я кивнул. Святая правда: когда знаешь места, везде безопасно.

Карен сморщился, допивая стаканчик местного самогона. И Егорыч предложил ему горбушку ржаного хлеба из собственных запасов.

– Не надо, – отмахнулся Седой. Опять угрюмо уставился перед собой.

Не нравится мне его настроение.

Пока неделю отлеживались в глухой деревушке и Катя отпаивала нас целебными отварами из местных трав, я почти привык видеть рядом физиономию Седого. Привык делить с ним и еду, и боль. Я даже научился искренне смеяться, слушая эпизоды из его богатой биографии.

Нет, мы не подружились.

Это не слишком подходящее слово. Но так бывает, что абсолютно чужие люди, даже враги, иногда могут ощутить симпатию к тому, кто повязан с тобой самым крепким – своей и чужой кровью.

Чувствует ли Карен Седой эту связь?

Должен.

Ведь с мозгами у него в порядке.

Это почти банальная арифметика: если задумает откупиться моей головой, свою все равно не спасет.

– А можно мне кусочек? – повернулся я к Егорычу.

Он протянул кулек, и я отщипнул от горбушки.

Медленно стал жевать. Люблю этот вкус – чуть сладковатый, густой. Выпекать ржаной хлеб умеют только в глубинке. В Москве и Нижнем – давно сплошной суррогат…

Хорошо.

Как говорил Локки, надо ценить такие мгновения.

Я откинулся на мешок с соломой и посмотрел в небо. Тучи натягивает. Только бы не снова дождь…