Александр Афанасьев - Линия разлома

Керивник не спал.

Он лежал на спине, тяжело дыша, и находился в каком-то неприятном забытьи. Это был не сон и не бодрствование, отдыха оно не давало…

Он понимал, что надо повернуться на бок… тогда, наверное, получится заснуть. На спине он спать не мог – ему снились кошмары и было тяжело дышать.

В голове проигрывался страшный мотивчик одной русской песни. Когда ее слушали – он или выключал радио, или уходил в другое место.

Почему-то он был уверен в том, что эту песню он услышит перед самой своей смертью. Эта была какая-то… темная мелодия, она заманивала и открывала самые глубины бездны.

Ф-ф-фух!

Он резко сел, пытаясь понять, жив он еще или провалился в ад?

Жив…

Не спалось. Сна не было ни в одном глазу. Он понял, что еще как минимум час не уснет.

Надо дождаться, пока устанешь и тебя по-настоящему потянет в сон. Потому что если он попытается заснуть сейчас – то снова услышит эту проклятую песню…

Луганск… гребаный Луганск. Там это было…

Нет!

Он не хотел ничего помнить. Не хотел снова оказаться в глубоком колодце своей памяти и сидеть там, тоскливо смотря на звезду, светящую с неба в черный зев колодца. Этим колодцем была его память.

Выпростался из спальника, выполз из палатки. Встал, привычно повесив на плечо автомат. Прислушался… тихо, только сверчки сверчат сильно…

Пошел к столу… там всегда была вода. Надо хлебнуть немного. Может, и полегчает.

Голова была тяжелой, смурной…

Вода была на месте. Он свернул пробку бутылки, начал пить прямо из горла.

– Никогда не подходи ко мне со спины, – не оборачиваясь, сказал он.

– Все в порядке, пан керивник?

– Иди на пост…

Часовой, приблизившийся, чтобы проверить, что за движение, пошел обратно, на пост.

Что же делать…

Он чувствовал, что время уходит. Как песок сквозь пальцы…

За это время он многое передумал. И пришел к мысли, что они ввязались в игру, победы в которой не будет. Там, в тоннеле – в конце нет ничего, кроме тьмы. Ничего.

Русских они не победят. Потому что русских вчетверо больше, потому что у русских есть атомная бомба, потому что у русских есть огромные доходы от нефти и на них они переоснастили армию… да много по каким причинам. Хотя бы и потому, что у русских за границей не сидит половина их бывших сограждан, пытающихся их уничтожить.

Давид не победит Голиафа. Так бывает в книжках, а не в жизни.

Западу на них тоже плевать. Если так подумать – что Запад сделал для Украины? Бескорыстно, без задней мысли. Когда они поднялись и смели насквозь коррумпированную владу, а русские оттяпали у них Крым – кто и чем им помог? Запад похлопал в ладоши нарождающейся демократии и тонко намекнул, что долги, сделанные старой, в общем-то, никто не отменял. Да, он давал им оружие, инструкторов – но все для того, чтобы они воевали. С москалями воевали. Со своими, с восточниками воевали. Лили кровь.

Потому что сами воевать – ссали!

А теперь кто-то хочет, чтобы они подорвали русские месторождения.

Кто это может хотеть? Уж не те ли чеченцы, которые ведут себя как хозяева во Львове? Не Або ли Маленький, который хозяйничает в Киеве. Не те ли чеченские отморозки, которые орудуют на Востоке.

Кто за ними может стоять? Может, те, кому надо, чтобы нефть стоила две-три сотни долларов? А может, те, у кого есть своя нефть на продажу?

Да кто бы то ни был. Важно то, что, сделав такое, они по-настоящему станут врагами. С москалями… черт, да с русскими они станут врагами! Это не простят… даже сейчас, после страшного змирення – русские не возненавидели их до конца. Он жил на Востоке и знал, какие это люди… вахлаковатые, их надо долго заводить. Но если завести по-настоящему…

Сколько останется в живых, после того как русские ответят?

Погруженный в невеселые мысли, он отпил воды. Надо… как-то надо размежевываться. Как. Как?! Отдать им землю? Сколько? А какая гарантия, что им хватит? Тот же Куба – он не успокоится. Будет зубами грызть.

Сердце стучит…

У него стало болеть сердце. В последнее время. Раньше он даже не знал, что оно у него есть. А теперь оно болело.

Справа – хлестко ударил взрыв, и следом за ним раздалась длинная пулеметная очередь, пропоровшая лес и распоровшая одну из палаток. Падая на землю, он понял – это не сердце стучит. Это шум лопастей малошумного легкого вертолета.

– Москали! – заорал он. – К бою!

Передернул автоматный затвор, дал длинную, на весь магазин очередь вверх, надеясь если и не попасть, то хотя бы отогнать. Он знал, как это бывает – легкий вертолет, два или четыре бойца, пулеметы, ящик гранат-эфок или переделанных из выстрелов «ВОГ» – «хаттабок». И наверное – термооптика. Так, за несколько минут они прочешут пулеметами весь лагерь и полностью подавят сопротивление, даже не садясь.

Длинная пулеметная очередь прошла совсем рядом. Он успел скрыться за деревом, начал менять магазин на трассеры. Курсанты – кто успевал – выскакивали из палаток, попадая под убийственно точный огонь стрелков с вертолетов.

Магазин встал на место.

– Слава Украине!

Длинная очередь трассерами ушла в небо, в ответ – с одного из вертолетов сбросили светошумовую, она упала недалеко. Вышибающий сознание звуковой удар, ослепительно яркая вспышка… Эфка – легла еще ближе, и рвущий на части взрыв выбросил керивника в кроваво-красную, грохочущую тьму…

Ракетный удар моментально опрокинул всю непрочную власть в городе и вызвал настоящую панику.

И стала ясна цена власти. Настоящая цена.

Власть на Украине была гнилой и трухлявой, как старый, столетний пень. Она рухнула почти сразу, даже не попытавшись сопротивляться.

В нормальных странах – а Украина нормальной страной давно не была – власть вызывает уважение и страх. Соотношения этого коктейля всегда разные – но именно на этих двух чувствах держится любая власть в любой стране. И не надо говорить, что в России власть держалась исключительно на страхе… это было не так, и многие, ошибившись, именно с этой ошибки начали путь на Голгофу. Расхожие одно время среди украинцев обвинения русских в трусости – мол, мы встали, а вы нет – были так же далеки от истины, как далек был от настоящего певучего украинского языка тот уголовно-галичанский говор, смесь польского, венгерского, местных наречий, белорусского, которому сейчас учили страну. Возвращаясь к русским – в обыденной жизни русские действительно кажутся… не столь трусоватыми, даже сколько излишне спокойными и готовыми идти на компромисс даже там, где представитель другого народа уже хватается за нож. Свою храбрость русские приберегают для экстремальных ситуаций, и вот если русского довести – своей дикой яростью и жестокостью он даст фору любому. Страха же в повседневной жизни русский не испытывает, в обычной жизни русский часто пофигистичен, а пофигизм и страх – друг с другом несовместимы, страх есть принятие и осознание угрозы, а не наплевательское отношение к ней. Уважение же у русских к власти было, причем чем больше власть шла против всего мира, тем больше русские ее уважали. Казалось, что у русских это в крови – быть против всего мира, если и не против всего, то против самого сильного врага. И наслаждаться его яростью, сидя на своих бескрайних просторах за частоколом ядерных ракет и дулами танковых орудий.