Александр Афанасьев - Линия разлома

Правила простые. Вступай в организацию смолоду – и тебя никто не тронет на районе. Потом – тебе доверят точку, будешь продавать. Заработаешь, и хорошо заработаешь. Если полиция выйдет на след – тебя не оставят, тебя спасут. Вывезут из страны, переправят туда, где явственно слышен запах джанната, – и там ты сможешь выйти на пути Аллаха, как того требует твоя религия. Тот, кто не станет шахидом на пути Аллаха, сможет вернуться в Европу уже опытным, закаленным в джихаде бойцом.

И его никто не предаст, как предали Эскобара. Его люди – закаленные люди, проверенные джихадом. Люди Эскобара предали его, потому что не ненавидели кяфиров, не ненавидели Колумбию и общество, в котором они жили. Братья же, вышедшие на джихад, да и просто истинно верующие – они совсем не такие. Они ненавидят куфар. Они отстраняются от общества, в котором живут и как бы не живут в нем. Они – гураба, странники, люди не от мира сего. Они не смогут предать – просто потому что мир за пределами их религии для них не существует.

Он сделает то, что наметил. Но пока…

Низенький, коротко стриженный, какой-то круглый, Мальхазов был здесь лично. За рекламными плакатами было видно, как его люди что-то грузили в «КамАЗ», вынося это из банка. Все были вооружены.

– Салам.

– Салям.

– Чего делаешь?

– Вот… банк решил подломить, – простецки признался Мальхазов. – Там, в подвале, знаешь, лавэ сколько? И золота до хренищи. Я знаю, я сам деньги тут храню.

Господи… есть ли где еще такие идиоты, способные ограбить банк, в котором сами хранят деньги?!

– А по мне чего стрелять начал?

– Прости, брат, не признал, мало ли кто тут едет…

– Шо делается? Знаешь?

– Не. Кипеж какой-то

Бандит достал из кармана пачку денег, отломил не глядя:

– На. На новую машину…

…

– Тогда возьми на джихад…

Машину объединенными усилиями удалось вытолкнуть на дорогу. Колеса были повреждены – но производитель обещал, что даже с повреждениями можно будет проехать километров пятьдесят.

Улица вела к собору. Около него – на небольшой площади стояли две машины, тяжелый «Ланд Крузер» и пикап с высокой дугой и фарами. Из окна «Крузера» торчал плохо видимый в темноте флаг.

– Останови…

Водитель остановил машину. Абу Джабраил вышел. Да… флаг был чеченский, старый, с волком. Люди Гасана.

Тогда почему он их не знает.

Он подошел ближе:

– Салам.

– Салам…

– Гасану привет…

Стоявший рядом с машиной бородач отодвинулся в сторону – окно «Крузера» было открыто, на Джабраила и его людей смотрел автомат.

– Руки в гору.

– Ас…

Несколько автоматов и пистолетов заговорили одновременно. Из-за глушителей выстрелы были слышны как резкие щелчки, как звуки лопающейся струны. Водитель сообразил, нажал на газ – но тот, кто ждал своей секунды, прячась в кузове пикапа, уже стоял, ведя за патрулем жерлом гранатомета. Ракета ударила подобно огненной стреле – и внедорожник остановился, разбрасывая искры и пламя.

Абу Джабраил был ранен, но не мертв. Он лежал на львовской брусчатке, чувствовал, как из него вытекает жизнь, но слышал все. Голова была на удивление ясной.

Говорили по-русски.

– Охренели?!

– Он рыпнулся. Понял что-то…

– Б… человек дорогу спросил…

– Он жив…

– Кончать?

– Я те кончу. Кончить всегда успеешь. Тащи его в машину и поехали. Точка спалилась.

Чьи-то руки схватили его и поволокли в машину.

– Перевязать. И руки ему свяжите.

– Есть.

Черт… как же башка болит.

В этой гребаной жизни рано или поздно познаешь все. Альтернатива этому – не жить. Тихо сидеть и сопеть в две дырочки и скончаться потом как овощ. Альтернативой такой жизни является вот эта вот комната. В которую любой из нас может угодить.

Добро пожаловать в новый мир. К созданию которого мы все, и вы в том числе, хотя бы своим бездействием и молчанием, приложили руку.

Далеко не факт, что мне удастся отсюда выбраться живым – но я, откровенно говоря, и не рассчитываю на это. То, что происходит, – это расплата. Которая всегда приходит, как ни крути. Расплата за все. За то, что я делал на Кавказе, на Украине… да и в других местах тоже. Цена моей жизни – той, которую я сам выбрал. И раскаиваться уже поздно.

Пока перерыв – следователь пошел то ли покурить, то ли облегчиться, – поделюсь с вами кое-какими воспоминаниями. Это было… да давно, в общем, это было. Я тогда только начинал опером… отправили меня в командировку в одну из кавказских республик. Как обычно, прикрепили к старшему оперу – чтобы дел по глупости не наделал. В начале второго месяца командировки зашел старшой… имени называть не буду, ему жить еще, сказал – поехали. Поехали… у нас вопросов не задают. Приехали в какую-то лесополосу, там несколько машин. Что дальше было – надо рассказывать?

Какие-то духи, трое. Обдолбали их наркотой, посадили в машину, под сиденьем – граната с выдернутой чекой. В багажнике еще СВУ – у них же изъятое. Я и закладывал – посвящение это было. Потом отъехали, смотрим. Взорвалось, конечно. Человек приходит в себя, дергается, граната взрывается. Потом подрывается все остальное. Потом сообщение – группа боевиков «Имарата Кавказ» подорвалась на собственном СВУ.

Я после этого выпивать стал. Какое-то время выпивал… потом перестал… свыкся. Окончательно пришел в себя после того троллейбуса… волгоградского, помните. Это надо своими глазами видеть, чтобы начать по-настоящему ненавидеть. Все-таки сильно в русских доброе, христианское начало… нас с детства добрыми воспитывают. Начинаем убивать – маемся… это они ничего не чувствуют, ни стыда, ни раскаяния. Жизнь любого неверного разрешена – и точка. А потом – посмотришь на ребенка, у которого мать в том троллейбусе была, на работу ехала… и вот тут-то все переворачивается вверх дном. Начинаешь думать и чувствовать совершенно по-другому. Точнее, чувствовать-то как раз перестаешь. Если не перестанешь – рехнешься.