Александр Прокопович - Крымский Ковчег

Сейчас три человека курили у входа, и это могло значить только одно: внутри уже было столько посетителей, что курящие и дым не помещались в одном месте.

Одного Антон знал. Нелучшее знакомство иногда становится вполне терпимым. Изя Корчевский – человек, который никогда не был приятным, но часто оказывался нужным. В неизменной кожаной жилетке, напяленной сверху на неизвестное количество футболок, человек-капуста с запахом, который мог заставить тосковать о противогазе даже в жару за тридцать. Вероятно, мысль о пользе утреннего душа затерялась где-то в бесконечных боях Корчевского за экономию воды и мыла. Как бы ходок, как бы торговец, вечно полусогнутый, будто его плечи оттягивает невидимый груз, обычно Изя держался в хабе. Скупал у ходоков артефакты за копейки, продавал за рубли и каким-то чудесным образом умудрялся вечно оставаться на стадии «еще одна неудачная неделя – и я нищий».

– Не советую, – Изя никогда не здоровался и не прощался.

– Все так плохо?

– Пиво сегодня средней паршивости, как всегда, а ходить дальше не стоит.

– Еще раз.

– Дворника видели, Антон, а ты знаешь, когда и зачем появляется Дворник.

В другой день Стрельцов скорее всего просто вернулся бы. В любом случае накатило бы под ложечкой – то ли страх, то ли просто тошнит. Не сегодня.

– Что-то конкретное?

– Конкретное? В последний раз через сутки после того, как его видели, полквартала ушло под землю на Воздвиженке. С этого его появления сутки еще не прошли. Это до одури конкретно.

Обычно не возвращаются из Москвы либо новички, либо старожилы. С новичками все ясно, со старожилами – объяснимо. После двух-трех десятков ходок приходит чувство уверенности. Привыкаешь. Говорят, нельзя к такому привыкнуть – зря. Привыкаешь не к Москве – привыкаешь к тому, что снова цел, снова беда прошла мимо. А потом ты просто не поднимаешься из метро или заворачиваешь за угол там, где заворачивать было нельзя… Москва ничему не верит, и Москва ничего не прощает.

Если особо не повезет – можно попасть под Сдвиг. Когда вдруг улицы и площади приходят в движение, будто столица мечется в родовых схватках… Летом температура может скакнуть до минус пятидесяти, а может вялотекущую весну догнать до такого градуса, что снег испаряется, не успевая пройти жидкую стадию.

О таком думать нельзя, нельзя такое примерять на себя…

После Сдвига появляется Дворник. Ему все равно, кем ты был, почему для тебя все кончилось здесь… он просто прибирает, и снова поднимаются стены с глянцевыми окнами, асфальт затягивается, камни брусчатки укладываются собранными пазлами. Иногда все становится так же, как было раньше, иногда город пожирает целые кварталы, редко – выдавливает на поверхность то, чего здесь никогда не было… Или просто никто уже не помнит, что когда-то такое здесь тоже строили.

На форумах Дворник упоминался. Всегда в единственном числе, и всегда с большой буквы. Один из московских мифов. Правда, если Антон ничего не путал, обычно в качестве средства передвижения Дворника упоминался огромный черный конь. Вероятно, именно это обстоятельство заставляло большинство профессиональных ходоков не придавать значения этому персонажу.

Стрельцов вытащил наладонник, задал поиск в папке «Мусор», куда складывал недостоверное. Нашел почти сразу. Не утешало, но и не пугало. Дворник числился нейтральным существом, которого видели немногие, и все издалека. Было довольно трудно поверить, что существует кто-то, кто, не являясь падшим, может так свободно передвигаться по городу. А может, это такая специальная порода безвредных падших. Может, даже полезных.

Само прозвище «Дворник» возникло из-за сапог, которые кому-то показались кирзачами, и фартука. И конечно, из-за того, что появлялся он все больше накануне Сдвигов, будто прикидывал объем предстоящей работы, и сразу после, когда нужно было все привести в порядок.

– Больше новостей никаких?

– Говорят, Шутник активизируется.

– Надо же, открыл еще парочку борделей?

Изя вздохнул, по всему, тема борделей была ему желанна, но недоступна…

– Паломники валят. У Шутника их никогда особо не было, а тут…

– На Волхонку?

– Питается…

У каждого из шестерки первых падших, ждавших своего часа тысячелетиями, было свое место для паломников. У Купца – ГУМ, у Охотника – Патриаршие, у Мертвеца – Красная площадь, что ни разу не странно, у Доктора – Павелецкий, что, вероятно, тоже с чем-то связано. Своей Мекки не было только у Привратника. Фактически, кроме упоминаний другими падшими, ничто не указывало на то, что он вообще существует. Но если он есть, то находится он в одном месте – там, где все начиналось, в доме на Софиевской набережной, 26/1.

Запах Изи ослаб. Из кафе вышел турист – было понятно, что турист: новенький рюкзак, бейсболка из сувенирной лавки и, конечно, фотоаппарат из новых модных, с зумом до самого синего моря. Изя пошел обработать свежее тело, авось удастся выжать копейку.

Это было кстати, кстати было и то, что Изя не только не здоровался, но и не прощался, иначе пришлось бы что-то объяснять. Понять, когда Изя врет, а когда нет, было нереально. Изя верил в то, что говорил. Ни один детектор лжи не помог бы. Так что Антон мог просто не верить, с вероятностью процентов в пятьдесят все будет хорошо – никаких Сдвигов, никаких Дворников.

Антон отлепился от стены кафешки, поправил ремень сумки. Когда Изя закончил с туристом и, спрятав деньги куда-то глубоко под бесконечными слоями своей одежки, оглянулся, Антон был уже слишком далеко, чтобы было смысл кричать ему вслед. Изя и не кричал. Изя Корчевский вдруг перестал горбиться и, выпрямившись, внимательно смотрел вслед Антону. Если бы Антон обернулся, он увидел бы, что Изя стоит по стойке смирно с естественностью, доступной лишь кадровым военным.

По логике, Антону надо было в метро – в подземке Дворника не видели никогда. Нырнуть под красную букву «М», вон светит – два шага и привет, синий вагончик… Но после прошлого раза Антон зарекся. Если бы идти было не час, а пять, Стрельцов все равно предпочел бы пешком. Один раз повезло выбраться, второго раза не будет.

Антон не хотел себе в этом признаваться, но то, что он был одним из самых успешных торговцев, объяснялось только одним. Он не боялся Москвы – он ей не доверял. Чувствовал на коже взгляд зверя, протянувшегося улицами, раскинувшегося площадями, вверх ударившего домами и башнями, вниз ушедшего эскалаторами, туннелями, колодцами. Ждал, когда потянется, – ответить ударом на удар не мог, оставалось только держать дистанцию.

Камень с крестом в начале Кутузовского. Все-таки это не дом – кусок скалы. Откуда бы? Ледник принес? Опустился на колени. Глупо – спиной к проспекту, только пока помогало – что-то же должно было помогать возвращаться?