Александр Трапезников - Затерянные в Полынье

– Не нравится мне все это, – сказал Марков. – Будет большая гроза. А не отправиться ли и нам к Намцевичу? Должны же мы получить хотя бы продуктовые карточки?

По правде говоря, мне и самому хотелось вновь побывать у нашего феодала-олигарха. Была у меня и еще одна приманка – повидать Валерию.

– Пойдем, – охотно согласился я. – Делать-то все равно нечего.

Мишка-Стрелец плелся за нами и что-то бубнил себе под нос. Только сейчас я заметил, что он сильно пьян. И то лишь по одному признаку: глаза его не косили в разные стороны.

– Где ты раздобыл спиртное, дружок? – поинтересовался Марков, принюхиваясь. – Или Зинаида открыла тебе свой Сезам?

– Мне с башни видно-о все, ты так и знай! – запел вдруг Мишка. – К одиноким женщинам нужен особый подход…

– Какой же?

– Не скажу!

– Так я тебе сам отвечу, – сказал Марков. – Просто ты знаешь, где прячется ее сын, Гриша, и шантажируешь этим Зинаиду.

Мишка-Стрелец остановился как вкопанный. Глаза его стали нелепо вращаться, пытаясь сфокусироваться на Маркове.

– Откуда ты?.. Черт московский! Одно слово – сыщик…

– Значит, угадал? – продолжил Марков. Он взял Мишку за плечи и, хотя и был ниже его ростом, встряхнул так сильно, что казалось, кости смотрителя забренчали на весь поселок. – А теперь говори: где он скрывается? Иначе я из тебя дух вышибу.

– Оставь его, – попросил я Маркова. – Он и так скажет.

– Скажу, – согласился Мишка. – Только не сейчас. Вот завтра возьму еще одну бутылку у Зинаиды, а потом вместе пойдем Гришку ловить. Ему теперь никуда не деться. Мы его, как медведя, обложим! В берлоге. А медаль потом дадите?

– Дадим, дадим, – успокоил его Марков. – Ладно, иди проспись…

Через пару минут мы стояли перед массивными чугунными воротами, из-за которых доносились громкие голоса и смех. В кармане у меня лежал ключ от этих ворот, и мне очень захотелось воспользоваться им, похвастаться перед Марковым. Но я сдержался: раз у него есть от меня секреты, то и у меня тоже будут. Нас заметил стоявший за решеткой охранник, позвал другого – бритоголового «бельгийца», как окрестил его Егор, и тот отправился отпирать ворота. Мы вошли во внутренний двор, а «бельгиец» вновь пробурчал что-то нечленораздельное, похожее на «Добрр-р вчр-р»…» А навстречу нам уже шел сам Намцевич.

– Значит, все-таки соизволили принять мое приглашение? – улыбаясь, спросил он. – Ну и правильно. Я же не ядовитая гадюка, чтобы меня бояться, – он взглянул на меня с каким-то намеком, а я подумал, что, возможно, о той змее в нашей постели ему рассказала Милена. Но могло быть и совсем иначе… Мне почему-то хотелось верить, что и гадюка, и смерть деда и девочки, и даже оползень, да и вообще все, что происходит или еще может случиться в этом поселке, – все на его совести. Наверное, я просто не люблю богатых. Не потому ли, что сам нищий?

– Все уже в сборе, – добавил Намцевич и повел нас в дом, даже приобняв за плечи.

Мы поднялись на второй этаж, в тот самый зал, где стояли мраморные герои и боги, а по стенам были развешаны картины. Но теперь тут также было установлено с десяток легких столиков, между которыми сновали слуги с подносами, звучала музыка, а в удобных креслах сидели приглашенные гости. Меня несколько удивило, что, кроме наших друзей, здесь были и поселковый староста Горемыжный с супругой, доктор Мендлев с Жанной, Дрынов, Раструбов, учитель, проповедник Монк, а также еще пять-шесть незнакомых мне человек. Позже я узнал, что они принадлежали к здешним самым зажиточным семьям.

Но первым делом я углядел Валерию, на которую трудно было не обратить внимания – столь ярко она выделялась среди остальных. Черные волосы обрамляли белоснежное лицо древнегреческой богини, темные глаза блестели, а тонкие губы нервно подрагивали. На ней было бежевое вечернее платье, довольно открытое, подчеркивающее ее стройную хрупкую фигуру. Я видел ее всего третий раз в жизни: первый – когда она, словно разъяренная пантера, влетела на балкон, помешав нашему разговору с Намцевичем; а второй – когда она смирно сидела рядом с учителем, а я подглядывал за ними в бинокль с башни и даже, кажется, взревновал. Мне подумалось, что она принадлежит к натурам весьма неуравновешенным, холерического типа, у которых взрывы эмоций сменяются равнодушием и апатией.

Сейчас она сидела за отдельным столиком, и, судя по всему, гости ее не особенно интересовали. Но едва мы вошли в зал, как она посмотрела на нас и заметно вздрогнула, встрепенулась, словно что-то подхлестнуло ее. Теперь она неотрывно следила за нами, повернув свою скульптурную головку. Нет, не за нами. Она смотрела не на Намцевича или Маркова, а именно на меня! Я был удивлен и польщен этим, ведь в первый раз Валерия не обратила на мою персону ни малейшего внимания. А теперь просто не спускала с меня глаз, будто весь вечер ждала именно этой встречи. Она даже приподнялась из-за столика, как бы намереваясь пойти мне навстречу.

Я не мог ошибиться – наши взгляды встретились, сошлись в какой-то магнетической борьбе и больше не расходились. Почему я так заинтересовал ее? Я понимал, что, должно быть, она видит во мне кого-то другого, но все равно плыл в сладостном тумане, стремясь к ней всеми фибрами своей души. Из этой прострации меня вывел голос хозяина дома. Намцевич уже подошел к Валерии, вновь усадил ее за столик и поднял бокал.

– Друзья мои! – сказал он. – Не удивляйтесь, что я собрал вас здесь всех вместе. Вы принадлежите к элите нашего островка, на котором мы оказались волею судьбы. Можно добавить, что все вы – духовная и материальная квинтэссенция Полыньи. Здесь есть и ее уроженцы, и занесенные сюда случайным ветром странники. Но нам теперь предстоит жить вместе, по новым правилам, поскольку мы отрезаны от всего остального мира. И сейчас мы подобны древнегреческим богам, восседающим на вершине Олимпа…

«Гладко поет!» – подумал я и тут только заметил, что все еще стою возле дверей – в полном одиночестве. Марков уже сидел вместе с Барсуковыми и Раструбовым, а из-за соседнего столика Милена манила меня пальчиком. И я пошел к ней, усевшись между Ксенией и Комочковым. Намцевич между тем продолжал свою тронную (или инаугурационную?) речь.

– Ситуация сейчас такова, что нам необходим особый порядок. Режим чрезвычайного положения. Маленькое тоталитарное правление. Вы знаете, какое трагическое событие произошло недавно. Чтобы ничего подобного не повторилось впредь, нужен тщательный контроль и забота обо всех жителях. Меня просили установить спокойствие в Полынье. И я решил взять на себя эту тяжелую ношу. Так, Илья Ильич? – обратился он к Горемыжному. Тот поспешно закивал головой. – Я надеюсь, что никто из присутствующих меня не разочарует, а, напротив, будет помогать и всячески поддерживать. Ведь мы теперь представляем единый организм, который должен действовать слаженно и четко. А я постараюсь разрешить все возникшие проблемы. Пью за вас, дорогие мои сподвижники!