Артем Мичурин - Полведра студёной крови[СИ]

Сам домик издалека выглядел как большой сугроб, и если бы не кривая печная труба из проржавевшей насквозь жести, можно было спокойно пройти мимо. Но, хвала случаю, не прошли.

На коллегиальном совете мною было принято единогласное решение провести под этой, хоть и ветхой, но всё же крышей, текущую ночь и следующие сутки, чтобы немного отоспаться и избавить вымотанные организмы от угрозы нервного истощения. Хотя, сказать по правде, покой нервишкам не светил.

Никогда бы не подумал, что заскучаю по так ненавистной прежде рутине. Когда сидишь в своей арзамасской берлоге долгими зимними вечерами, во время починки сапог или приготовления нехитрой стряпни мозг услужливо заполняет пустоту ненужными воспоминаниями и бестолковыми фантазиями, развлекая по мере сил своего хозяина и позволяя скоротать время. Спокойно и безмятежно.

Здесь, в тайге, такое поведение жителя твоей черепной коробки приравнивается к дезертирству. Нельзя с отсутствующим видом перебирать пожитки или медитировать, точа нож, когда за каждым кустом может притаиться двухголовое трёхметровое уебище, а там, за холмами, шастать давешнее желтоглазое чудо. Совершенно непонятно, кто и где выскочит в следующий момент и чем все это кончится. Конечно, ежедневная обустройство места ночлега настопиздела и мне и Ткачу до колик, чего уж говорить о заготовке дров два раза в сутки, но из рутины это занятие превратилось в опасный и непредсказуемый геморрой. Даже посещение отхожего места напоминало теперь боевую операцию на территории противника. Ходили всегда по двое — один гадит, другой бдит. Для такой интимной процедуры Урнэ в напарники не годилась, а вот в лес я её с собой взял. Пусть крутит башкой во все стороны, пока рублю дрова.

Выбрав деревце, как мне показалось, себе по силам, я замахнулся и ударил. Топор как всегда задорно отскочил от мерзлого ствола среднего размера пихты, оставив на нем лишь неглубокий рубец. Но мое желание согреться и съесть что-нибудь горячее вынесло приговор этому растению. Я даже успел заготовить несколько поленьев из его ствола, когда ни с того ни с сего работать просто расхотелось. Накатила какая-то тоска, немедленно превратившаяся в тревогу. Я бросил топор в снег и отправился до хаты. По дороге к ней меня обогнала всхлипывающая Урнэ. Едва различая дорогу от выступивших вовсе не от мороза слез, я ввалился в охотничий домик, где чуть не был сбит с ног мечущимся по единственной комнате Ткачем. Напарник искал пятый угол, бросаясь на стены и выкрикивая при этом что-то нечленораздельное. Сжавшись комком на нарах, в голос рыдала Урнэ.

Чего это они? А я чего реву?

Брызги из глаз и спазмы в горле, а как это еще назвать?

Паника! Вот что было написано на наших лицах внезапным мазком безумного художника, заставившего дребезжать стекла в маленьких оконцах. Он пришел и он знает, что нам никуда не деться.

Урнэ с воем выскочила наружу. Ткач рванулся за ней, и только моя нога помешала ему совершить это ритуальное самоубийство. В два прыжка я оказался у двери и задвинул тяжелый засов.

— Какого хуя? — проблеял Ткач, поднимаясь с пола.

— Обождем здесь, — ответил я, с трудом поборов всхлипы.

Рокот нарастал. С потолка посыпалась древесная труха, дыхание спёрло, голова наполнилась омерзительным разрывающим мозг писком. И в этот миг округу огласил истошный вопль, оборвавшийся так резко, будто кто-то повернул отключающий звук тумблер. Дышать сразу стало легче, рокот сошел на нет.

— Теперь валим, — я подобрал все свои шмотки и вышел наружу.

Безмятежно. Бело. Пусто. Будто и не было ничего. Только алая прерывистая дорожка уходит с края поляны вглубь леса и несколько поломанных веток с лохмотьями одежды, мяса и потрохов обозначают последний путь самой умной и удачливой из наших ездовых.

— Двигай, — крикнул я Красавчику, с интересом обнюхивавшему развешанный по деревьям ливер, и подкрепил слова личным примером. Дорога предстояла долгая.

К вечеру следующих суток мы, едва волоча ноги, выбрели на цепочку следов, оставленных кем-то похожим на человека — по крайней мере, ступнёй — и полозьями салазок. Резонно рассудив, что ничего хуже недавно виденного уже не повстречаем, а ночь обещает быть чертовски морозной, мы легли на новый курс. Спустя час, следы привели к землянке. Если б не они, небольшая дверца заглублённая в подножии холма, скорее всего, осталась бы незамеченной. Даже я в сумерках легко мог бы спутать её с лазом берлоги.

— Ебани пару раз картечью, и войдём, — предложил Ткач.

— Знаешь, Алексей, хотел тебя в гости позвать, как всё закончится, но теперь сомневаюсь.

Я встал сбоку от двери и вежливо постучал стволом дробовика.

— Есть кто дома?

Тишина.

— Ну вот, теперь эта тварь предупреждена, — сплюнул Ткач и утёр с бороды моментально замерзающую слюну.

— Алексей, не будь таким ксенофобом. Есть там кто? — попытался я ещё раз. — Мы охотники. Заблудились в тайге. Можем обменяться. У нас есть спички, порох и соль.

Ткач взглянул на меня с усмешкой, явно не веря в силу доброго слова, не подкреплённого добрым калибром. Но через секунду его закостеневшие взгляды на мироустройство подверглись серьёзному испытанию.

Из землянки послышался частый топот, стих секунд на пять, будто кто-то остановился, раздумывая в нерешительности, и по толстым дверным доскам заскрипел снимаемый засов.

— Вежливость, Алексей, вежливость.

Дверь чуть приотворилась, из дыхнувшей паром и мясным ароматом щели высунулась ржавая острога и угрожающе ткнула воздух.

— А ну подойди, — раздался скрипучий голос. — Не вижу.

Я, сдвинувшись влево, встал напротив отверстия, манящего теплом и обещанием горячей еды.

— А-а… Так ты человек, — в голосе существа, прячущегося под копной шкур и тряпья слышалось нешуточное удивление.

— Не все согласятся с этим утверждением, но в целом оно верно.

— А другой? — попыталось существо выглянуть в щель. — Э-э-х, кхе… Пусть подойдёт тоже. Где он?

Ткач нехотя встал рядом со мной.

— Хм… — смерило его взглядом существо. — Соль, говоришь?

— Плюс порох и спички, — напомнил я. — Даже мыло есть.

— А это кто там? — пригляделся хозяин землянки промеж нас, заметив Красавчика, и тут же захлопнул дверь.

— Вежливость? — развёл руками Ткач.

— Он смирный, — снова постучал я. — Проблем не создаст.

— Чёрта не впущу, — донеслось изнутри.

— Ладно, не кипишуй. Он тут останется. Слышь, Красавчик, до утра свободен, — нарочито громко крикнул я недовольно насупившемуся "чёрту", и снова обратил свой дар убеждения на негостеприимного домовладельца. — Всё, он ушёл. Тут только мы двое.

Дверь снова приоткрылась.

Убедившись, наконец, в отсутствии чертей у родного порога, бдительное существо сняло цепь.