Артем Мичурин - Полведра студёной крови[СИ]

— Входите.

С трудом протиснувшись в низкий лаз, мы оказались внутри довольно просторной для одного жильца землянке. Прямоугольная, уходящая вглубь холма изба, сложенная из массивных брёвен, дощатый пол застеленный шкурами и бревенчатый потолок с тяжёлыми балками, подпираемый резными деревянными колоннами в полтора обхвата толщиной. Вдоль стен разместились широкие скамьи с разной утварью. Дальний конец землянки облюбовал накрытый медвежьей шкурой топчан. А центр этой колыбели уюта в демонической тайге занимала приземистая каменная печь, на которой, источая непередаваемо манящий аромат, грелись два чугунка.

— Там садитесь, — указало существо на свободную скамью у входа. — Снега понатащили…

Сам же ворчливый хозяин оказался скорее… хозяйкой. Хотя, с полной уверенностью утверждать не взялся бы. Низкое, метра в полтора, сгорбленное коренастое создание было, несмотря на жар от печи, до того плотно укутано в тряпки и шкуры — кажется, всей представленной в этих широтах фауны — что разглядеть наличие или отсутствие вторичных половых признаков совершенно не представлялось возможным. А из дыры глубоко надвинутого капюшона торчал только кончик крючковатого мясистого носа да сильно выдающийся вперёд подбородок с жиденькой седой порослью, что в равной степени могло свидетельствовать как о принадлежности оного самцу северной народности, так и — самке, с постклимактерическим гормональным дисбалансом. Впрочем, кто этих ебаных мутантов разберёт…

— Выкладывайте, что там у вас, — приказала хозяйка, уперев вполне себе убедительные кулаки в бока.

Я послушно вытащил из сидора ранее обещанное добро.

— Нам нужна жратва и ночлег, — хамски вклинился в нашу милую непринуждённую беседу Ткач.

— Аха! — подскочила карлица к представленному ассортименту и, отодвинув в сторону не заинтересовавшие её спички с порохом, сунула обслюнявленный палец в тканевый мешочек с солью. — О-о… — слизнула она налипшие кристаллики, будто это была несусветно вкусная штука.

— Её что, торкает? — задался вопросом Ткач, не особо заботясь о такте.

— Сколько? — жадно сглотнула карлица. — Сколько у вас этого?

— При себе только то, что видишь, — ответил я, туго завязывая "драгоценный" мешочек. — Но в нашем лагере такого добра полно. Если есть, что предложить, мы готовы к обмену.

— Ахахах! — подпрыгнула на месте карлица, едва не хлопая в ладоши. — У меня есть! Есть, на что меняться! Да-да-да! — быстро протопала она к только сейчас замеченному мною проёму в стене и, откинув полог, исчезла минуты на две, после чего вернулась с кипой горностаевых и собольих шкурок. — Вот! — сложила она пушное богатство на пол, не отрывая взгляда от вожделенного мешочка. — Давай меняться!

— Не так быстро, — осадил бойкую менялу Ткач. — Я же сказал, нам нужны жратва и кров, на первое время. Нас в твою глушь, между прочим, не ветром занесло. На своих двоих по сугробам хуярили. Пожрать дай и отдохнуть с дороги, а там уж и о делах поговорим.

Карлица с подозрением крякнула и, после недолгих раздумий, кивнула:

— Ладно. Но соль вперёд, — протянула она раскрытую ладонь, которую я по недоразумению хотел пожать, но старушенция отдёрнула пятерню и настойчиво потрясла узловатым пальцем в сторону мешочка: — Соль!

— Как скажешь, — отсыпал я щепотку.

Карлица, получив желаемое, лихо ускакала из комнаты и вернулась через минуту, облизывая ладонь.

Честное слово, я слышал, как её язык скребёт по мозолям, едва не сдирая их.

— Вам этот, — указала карлица на один из чугунков. — Плошки здесь, спать там, — сдёрнула она со стены линялую волчью шкуру и открыла дверь.

— В кладовке, что ли? — возмутился Ткач.

— Плохо? Улица там, — уверенно парировала старушенция. — И я вас запру.

— Стоп-стоп, — вмешался я в беседу. — Так мы не договаривались.

— Жратва и кров, — резонно напомнила карлица. — Вы их получите. Я живу одна, в лесу, и я — не дура, — из-под тряпья показалась пара воронёных стволов. — Живо взяли и пошли!

Ткач одарил меня многозначительным взглядом.

— Ладно, — примирительно развёл я руками, ища полотенце, чтобы ухватить горячий чугунок. — Будь по-твоему. Но учти, что цена на соль только что поднялась вдвое.

Воинственная бабуся крякнула, однако слабины не дала.

— Не ожидал от тебя, старая, такого свинства, — посетовал Ткач, снимая с полки посуду.

— Иди-иди, молодой.

— Ты ж понимаешь, что этот твой засов улетит с первого выстрела? — поинтересовался Алексей, когда задвижка на двери клацнула, ложась в пазы.

— Выстрел разбудит, я выстрелю, — донеслось снаружи.

— Да у тебя, небось, и порох-то отсырел давно, и капсули сгнили.

— Сунься — узнаешь.

— Чёртова карга, — сдался Ткач.

В кладовке было темно и зябко в сравнении с протопленной избой, но, всё же, куда лучше, чем на улице. Я нашарил в подсумке зажигалку и запалил лучину, торчащую в прибитом к стене светце. Огонёк, отразившись от воды в широкой миске, что стояла на полке ниже, заплясал по стенам и потолку. Кладовка, четыре на два метра, была заставлена корзинами сушёных грибов, лука, любимого Ткачём чеснока и орехов. Всё это гастрономическое великолепие наполняло воздух густым щекочущим ноздри ароматом, отчего и так зверский аппетит сделался нестерпимым.

Перетащив несколько корзин в дальний конец кладовки, мы освободили две скамьи, и приступили к трапезе.

В выделенном нам от хозяйских щедрот чугунке оказалось тушёное мясо с картошкой. Судя по костям — заячье.

Сожрав свою порцию, Ткач довольно рыгнул и отхлебнул из фляги.

— Будешь? — крякнув, протянул он мне пойло, от паров которого в моём носу тут же погибла половина рецепторов.

— Из тех канистр?

— Этиловый. Семьдесят градусов.

— Плесни чуток, — подставил я кружку. — Всё, хорош.

— Ну, за крышу над головой, — предложил Алексей тост.

— И за плечи под головой, — ударил я кружкой о подставленную флягу. — Ух! Дьявол… Ты себе так язву наживёшь.

— Ага. Успеть бы. Слышь, старая! — двинул Ткач носком ботинка в запертую дверь. — Не спишь ещё?

— Чего надо? — донеслось снаружи.

— Тебя звать-то как?

— Это зачем? — ответила хозяйка вопросом после долгого молчания.

— Да поболтать с тобой хотел. Вредно на полный желудок спать ложиться.

— Не помню.

— Как так?

— Давно не звал никто. Давно не говорила.

— Сколько ж тебе лет, что и имени своего не помнишь?

— Живу пока. Значит, не слишком много.

— Хе, до маразма не дожила — и то дело, — усмехнулся Ткач. — Ну, а как оказалась тут, в тайге одна?

— Как отца с матерью из города погнали, так и оказалась.

— Из какого города?

— Не помню.

— А погнали-то за что?