Андрей - Сердце Агрессора

— Поехали обратно в город, — скомандовал Хокки. — Как только кончится дождь, начнется Большой Шмон и не только в столице. Лучше всего вам укрыться в моей квартире.

Мы все–таки чрезмерно задержались на дорожном посту, дорога уже успела превратиться в бурое болото.

Хорошо было только одно, можно было не бояться упасть. Все равно даже самую густую почвенную грязь ливень смывал с тела или одежды в течение секунды. Глина, налипшая на обувь, исчезала в течение следующего же шага. Становилось холоднее и, если бы мы вышли из города баггменов только сейчас, уже бы наверняка замерзли. Однако непрерывное сопротивление хищным засосам превратившейся в мелкое пока болото земли, так разогрело меня, что было даже приятно ощущать прикосновение прохладных капель. Вот только было бы их поменьше. Который уже час шел дождь, становилось все мрачнее, ветер тоже порядочно усилился. Струи дождя наклонились и, шлепая по грязи, оставляли на миг маленькую траншейку–вмятинку. Но миг быстро кончался, и траншейка терялась в густой сети похожих на нее, как две капли рожденные одной тучей.

По грубым подсчетам Реутова мы прошли уже километров шестьдесят. Выйдя из города, некоторое время шли вдоль реки Вельд, то поднимаясь, то спускаясь с песчаных и глинистых холмов. Но, заметив, что приходиться все больше обходить скопившиеся в оврагах лужи, нам пришлось свернуть на северо–восток. И нам крупно повезло, что вовремя сделали это. Вода в реке прибывала прямо на глазах, и уже очень скоро крупные лужи объединились, выплеснувшись из речной поймы. Реутов молча подхватил меня на руки и посадил на плечо. Под таким дождем особо не поболтаешь, конечно, но к бугаю это не относится… А он молчал, как живой труп…

На плече я долго не просидела, замерзла. Но, пробежав пару километров за очень быстро идущим Реутовом, предпочла попроситься обратно. В конце концов, и железный человек сбавил темп. К тому времени мы были уже в пути часов восемнадцать.

Мы как раз вышли на какую–то горку, когда Реутов заговорил. Становилось уже нестерпимо холодно. Ветер пронизывал сырую одежду насквозь. Дождь утратил свою сокрушающую силу и превратился в мчащуюся из темной бездны запада мельчайшую водяную пыль. Как раз сейчас–то и не нужно было останавливаться. Зубы во рту сразу так невзлюбили друг друга, что, разделившись на две челюсти, стали драться. И еще я вдруг сильно захотела уединиться на пару минуток по своим делам. На ходу у меня такого желания не возникало, спрятаться в той проклятой степи было негде и поэтому я немного обиделась на стоящего, как столб у дороги, Реутова, что ему и сказала:

— Эй ты, ублюдок! Долго ты будешь пялиться на красоты этого гадского места?

У меня получилось не очень внятно, зато достаточно зло. Это мне не понравилось, и я решила исправиться:

— Реутов, миленький, или мы уже пойдем или… мне будет очень стыдно.

— Ты могла бы справить свои физиологические потребности пока я смотрел в сторону города! — он наконец отозвался, но множество слов в его ответе я вообще тогда не поняла, хотя они и походили на нормальный человеческий язык, а не на тарабарщину сталепланетянскую.

— Что ты сказал?

— Ты можешь отойти, я смотреть не буду.

— Плесень, — пробормотала я и поспешила использовать данную мне мужчиной возможность.

Надо сказать, что я так и не поняла до сих пор, что же больше заставляло трястись мои пальцы когда я расстегивала пуговицы на одежде — холод, или страх и стыд, что Иль может увидеть, как я это делаю. Но, к счастью все кончилось благополучно.

— Нужно сворачивать к лесу, — сказал Реутов как ни в чем не бывало, когда я, сделав дело, подошла к нему. — Там меньше грязи и слабее ветер.

— Пошли, — воскликнула я. Очень уж хотела побыстрее добраться до леса, очень уж замерзла стоя там, на продуваемой всеми ветрами, вершине лысого холма.

— Что–то мне не внушает доверия это ровное поле от горы до леса… — пробормотал Реутов, но все же шагнул вниз.

Я за ним. Мы все время ускоряли шаг, потом перешли на бег и на луг выскочили уже сломя голову. Если бы попалось простое поле, мы бы еще долго бежали бы по инерции, но оно ведь было совсем не простое. Каждая песчинка впитала в себя воду, каждый корешок всосал влаги столько сколько смог. Каждая молекула глины облепилась молекулами воды. Это было не поле, это была покрытая подмерзшей корочкой земли и льда ловушка. Болото ловушка. Болото, живущее только утром и вечером. Болото, питающееся наглыми людьми и зверями решившими перебежать его затаившуюся злобой коварную плоскость. Оно ждало нас, оно с улыбкой смотрело, как решаемся мы там, на недосягаемой для него высоте, и как бежим к нему, в его похотливые холодные объятия.

Под Реутовом первым проломилась скрывающая болото тонкая ледяная корка. Почва вдруг прогнулась под его весом и, лопнув на многие десятки осколков скрепленных корнями растений, ушла под дышащую могильным холодом жидкую грязь. Я не успела моргнуть пару раз, как Реутов уже плескался по пояс в грязевой луже.

Моргнуть я не успела, но вот остановиться шагах в пяти от Реутова смогла, и это задержало реакцию болота на минуту. Ровно минуту я смотрела на отчаянно барахтающегося в грязной полынье инопланетянина, а потом присоединилась к нему. Хотя была гораздо ниже ростом Реутова, я тоже провалилась по пояс…

Словно безумная, билась в вязкой грязи, как в сетях. Я кричала, когда у меня вспыхивала надежда, и молилась, когда вспоминала о богах. Но настало время, и я смирилась.

Я уже не чувствовала ног о чем и сообщила притихшему Реутову:

— Интересно, болото что, отпустило мне ноги? Я их совсем не чувствую.

Немедленно мелькнула тревожная мысль Реутова:

— Двигайся! Не давай болоту откусить твои ноги… Я думаю, что когда болото замерзнет, мы сможем выбраться, только нельзя давать грязи вокруг нас замерзнуть.

Надежда приоткрыла дверцу в мою душу. Я затопала ногами, в результате погрузилась еще на пару сантиметров, зато более–менее вернула ощущение жизни своим ногам.

— Как ты думаешь, сколько еще эта вонючая лужа будет замерзать? — мне хотелось, чтоб Реутов как–то утешил меня, а он:

— Ты более долгое время жила на Конвикте, тебе лучше знать.

Я немного обиделась и еще пару часов мы молча топтались в этом дерьме.

Было и так страшно холодно, а тут еще ветер, было умерший вместе с дождем, поднялся снова. Его принесли с собой маленькие сухие крупинки снега. Я медленно развернулась спиной к ветру и присела: все же грязь была немного теплее воздуха.

— Двигайся, Ларри, двигайся!

Мне было хорошо и спокойно. Я видела утренние ручьи, деревья выпускали гроздья листьев и с них стекали кисло–сладкие капли сока…