Максим Кисляков - Быть войне! Русы против гуннов

Чуть поодаль уже возвышается домик из массивных поленьев – погребальный костер. Тело Горяны на носилках-волокушах устроилось рядом на двух деревянных чурках. Десяток древлян, облаченных кто в шкуры-волчовки, кто в просторные льняные рубахи с завязками, встали неровным полукругом у пышущего жаром огня.

Борята обессиленно повис на руках, древляне, тяжело вздыхая, ослабили хватку. Вдруг Борята вскочил, растолкал обомлевших славян, те разлетелись в стороны как деревянные болванчики. Ант с криком бросился к Йошту, его лицо скорчено в жуткой гримасе, полной ужаса и ненависти.

У рыжеволосого карпенца подломились ноги – очумелый друг с перекошенной от злобы мордой несется на него. Губы Йошта мгновенно пересохли.

Он только смог вымолвить: «Бор, ты чего?» Вместо ответа Борята схватил его одной рукой за грудки, другая нависла прямо над головой, готовая обрушиться страшным ударом. Йошт дернулся в сторону из последних сил, раздался треск, рядом что-то хрустнуло. Венед покатился кубарем, распластался, спешно вскочил на ноги, дрожащая рука ощупывает нос, челюсть – кажется, все цело, пальцы пробежались по распоротому шву рубахи.

«Эх, в клочья изодрал, а ведь была почти новая, – пронеслось в голове Йошта. – Впрочем, хоть сам цел, а рубаха – и новую сыскать можно».

Древляне замерли, десятки пар глаз недоуменно направлены на пришлых славян.

Борята мотнул головой и сделал несколько шагов в сторону Йошта, руки – в кулаках, на окровавленные костяшки прилипла древесная труха. Глаза очумело уставились в побелевшего от страха венеда.

– Ты… Это все ты! – просипел злобным голосом Борята. Он шагнул к венеду, тот попятился. – Если бы ты не пришел в нашу деревню – она была бы жива! Это все ты виноват!

– Б-бор, опомнись!…

– Я видел, как та шайка разбойников и татей искала тебя! Я вместе с отцом даже дрался с ними!

– Д-др-дрался?!

– Это все ты… Ты – ворюга и разбойник! Из-за тебя она, Горянушка моя, сгинула!

Борята страшно заорал и бросился на венеда. Йошт начал пятиться, но нога зацепилась за пробившие землю корни и венед шумом бухнулся в орешник. Встать уже не успеет, можно только ползти. Крик и перекошенное гневом лицо приближается, еще мгновение – и Йошт ощутит, как тяжелые кулаки друга будут отбивать мясо, рвать жилы и с хрустом ломать кости. Он зажмурился.

Вскоре карпенец почувствовал, как земля под ним легонько содрогнулась, вместо треска костей он слышит хруст ломаемых веток кустарника – в последний момент Йошт выставил ногу и вдруг озверевший Бор запнулся и рухнул рядом.

Венед вскочил, отпрыгнул на несколько шагов, прошлогодняя листва брызнула в стороны. Йошт приготовился к продолжению схватки.

Но вместо крика ярости из кустов он слышит плач, голос анта дрожит и срывается в невнятное мычание.

Йошт вздохнул и шагнул к Боряте. В развороченных кустах орешника, словно брошенный нерадивой матерью ребенок, он свернулся калачиком, грудь и спина вздымалась от всхлипываний, пальцы граблями врезаются в землю и от бессилия царапают почву.

Венед ощутил, как сам начинает дрожать, влага сама собой брызнула из глаз. Йошт опустился на колени перед другом и обхватил его. Бор лишь замычал обессиленно.

– Прости меня, Бор, прости!.. – дрожащим голосом проговорил карпенец и сильнее прижал соленые мокрые щеки к спине друга, та чаще стала вздрагивать, будто в судороге. – Знал бы, что так все случится, удавил бы себя где-нибудь еще в том злополучном лесу с гуннами. Прости, Бор, прости…

Из-под объятий Йошта раздался протяжный сдавленный вой: «Степняки, проклятые степняки ответят за смерть Горянушки!»

Тем временем древлянский волхв-старец отступил на шаг от поленьев костра, бритая голова повернулась к Лютобою и кивает: пора!

Горяна вновь мягко взлетела над головами славян и поплыла вперед. Пара древлянских рук заботливо опустили тело девушки на домовину костра. В руках волхва возник факел – тот самый негаснущий Огонь Табити, подарок скифского царя Кияк-сара.

Огонь нехотя перескочил с факела и тонкой струйкой пополз по поленьям. Волхв осторожно подкладывает в медленно растущие рыжие язычки тонкого сушняка, кто-то плеснул масла. Пламя мгновенно выросло в размерах, языки хищно стали грызть облака. Все отступили на несколько шагов – стремительно растущий жар не дает остаться слишком близко.

Воздух наполнился запахом жженой плоти.

Йошт старается не смотреть на огонь, но короткие картинки ослепительными вспышками врезаются в память. Вот хищные языки пламени сжирают тонкую материю – саван. Вот огонь уже прорвался на руки и грудь Горяны, неумолимо взбирается вверх, вот золотистая тугая коса уже охвачена пламенем… И лицо, мертвенно бледное лицо незабываемой и милой сердцу Горянушки укрывает покров из рыжих копий огня.

Йошт бессильно опустил глаза, два соленых ручейка скользнули к подбородку.

Округу безжалостно вспарывает протяжный вой. Стоявший рядом с погребальным костром Лютобой отвернулся, чтобы не выдать мокрых глаз, языки пламени оранжевыми пиками пляшут на его щеке. Казалось, лес еще не слышал столько горя и тоски в голосе человека.

Тагулай вошел в шатер злой, как стая голодных волков. К нему подскочила одна из наложниц, спешит снять сапоги. Тут же возникла другая, в руках поднос и кувшин с узким горлышком. Под легкой накидкой просматриваются полные яблоки грудей, розовые соски оттягивают тонкую прозрачную ткань. Огромный лохматый пес приветливо замахал хвостом, уткнулся мордой в колено Тагулая.

Тагулай вдруг заревел, как безумный лев:

– Все вон!

Наложницы тихонько вскрикнули от испуга и тут же принялись улепетывать на носочках как можно тише. Глаза усмотрительно прятали, старались не глядеть в сторону наливающегося злобой советника хана. Одна из наложниц нечаянно наступила на лапу собаке, та взвизгнула и отпрыгнула прямо под ноги Тагулаю, едва не сбив его с ног.

Он бешено заорал, рука схватила за длинные черные волосы обезумевшую от страха наложницу, та завизжала. Тагулай с силой дернул ее к себе. Наложница взвыла и повалилась на ковер.

– Ты, мерзкое животное, – зловеще пророкотал он. – За непослушание велю отрезать уши, нос и груди и скормлю собакам! Да так, чтоб ты видела все это…

Тагулай зашипел, как растревоженная кобра, и со всего размаху ударил кулаком в грудь наложницу, она тоненько вскрикнула и брякнулась в дальний угол шатра. Громыхнул упавший на пол поднос, вдребезги разлетелся кувшин. Раздался треск и звон металла, вновь противно взвизгнула собака. Из входа всплыло настороженное лицо гунна – охранника покоев Тагулая, но тут же скрылось – брошенный в него сапог впустую разрезал воздух.