Вадим Панов - Все оттенки черного

– Сюрприз?

– Я подумала, что мы слишком давно не любили друг друга.

Голос Веры доносился с лестницы. Она пряталась в искусно созданной свечами тени, и Константин видел только неясный женский силуэт.

– Моя душа поет, Звездочка!

– Я так соскучилась по тебе, Кот!

Он подошел к лестнице, наступил на первую ступеньку. Женщина сделала шаг навстречу. Вышла из тени.

Куприянов замер.

– Действительно, сюрприз…

Выглядела Вера просто омерзительно. Короткие каштановые волосы взлохмачены, немилосердно залиты лаком, торчат во все стороны, испачканы красной краской. Брови нарисованы густо, словно гуталином. Красивые глаза – красивые, Константин еще помнил об этом – обведены нелепыми ярко-синими тенями, губная помада противного морковного цвета размазалась по лицу, превратив аккуратный рот в бесформенное пятно. На щеках – аляповатый, словно у матрешек, румянец.

Проститутка после групповухи с бомжами.

– Что-то не так?

Она была одета в старую – откуда она ее выкопала? – пижаму в дурацкую полоску да еще испачканную кофейным пятном. На ногах стоптанные домашние тапочки. Ногти обломаные, грязные, словно бы она только что закончила возиться со своими пальмами, а запах…

– Кот, почему ты молчишь? – В голосе Веры проскользнул испуг.

Теперь, когда она стояла совсем рядом, Куприянова окутал резкий запах давно немытого тела.

– Вера, – он откашлялся, – Вера, ты специально так нарядилась?

– Как?

Константин молча взял жену за руку, подвел к зеркалу, включил свет и вздрогнул от пронзительного крика, которым встретила свое отражение Вера.

– Не может быть!

Слезы хлынули из ее глаз, тушь, тени потекли сквозь румяна, окончательно превращая любимое (когда-то?) лицо в маску.

– Этого не может быть!

– Вера. – Константин попробовал мягко обнять жену, но почувствовал, что его движениям не хватает искренности. Он словно боялся испачкаться об эту старую пижаму, о краску с лица, о запах… – Вера, я уже спрашивал тебя об этом, но ты не ответила. Скажи, ты пьешь?

– Это все она! Она! Кот, помоги мне! – Вера жалобно смотрела в сочувственные, но не более, глаза мужа. Такими глазами можно посмотреть на бездомную собаку. И тут же забыть о ней. – Кот, она делает это со мной.

– Кто?

– Я не знаю.

– Вера, мы могли бы обратиться к врачам…

«Профессор Талдомский замечательный специалист».

– Нет! – Она оттолкнула мужа и бросилась вверх по лестнице. – Нет!!

«Не хватало еще и этих проблем!»

Куприянов постоял, задумчиво глядя вслед убегающей жене, затем не спеша поднял пиджак, вытащил четки и направился в кабинет.

«Если напьется еще раз – отвезу ее к психиатру».

Вера пробыла в ванной почти час. Рыдая, она отчаянно терла тело мягкой мочалкой, пытаясь смыть исходящий от него ужасный, отталкивающий запах грязи и пота.

«Как это могло произойти? Как? – Мысли путались, все заслонила глухая, безнадежная обида. – Я схожу с ума? Я же отчетливо помню, как готовилась к встрече! Кот считает меня алкоголичкой!»

Кот! Вера вспомнила отвращение, мелькнувшее на лице мужа, и краска залила ее лицо, а слезы потекли с новой силой.

«А что еще он мог подумать?»

Воспоминание о том, в каком виде она встретила мужа, повергло ее в шок и заставило еще активнее заработать мочалкой.

«Я все ему объясню. Все-все объясню. Кот поймет».

Она вышла из ванной посвежевшей. Кружевная сорочка, довольно строгая – хватит на сегодня сексуального белья! – приятно ласкала влажное тело.

– Кот! – В спальне было тихо. Не включая свет, Вера опустилась на кровать.

«Он снова лег спать в кабинете, снова. – Горькая обида окутала душу. – Пойти к нему? Он, наверное, уже спит. Но ты должна все объяснить… – Немного покалывало в затылке. Вера легла на спину, закрыла глаза. – Нет, не надо спать! Я должна поговорить с Котом!»

За окном послышался легкий шорох.

Птица?

Вера открыла глаза. Свет медленно умирающей Луны создавал в спальне завораживающий серебряный полумрак. Снова шорох. Даже не шорох. Кто-то мягко ткнулся в стекло. Женщина перекатилась на живот, и волосы зашевелились на ее голове: по ту сторону французского окна стояла огромная черная собака, ротвейлер, и ее желтые глаза были направлены прямо на Веру!

«Какая собака? Спальня на втором этаже!»

Но все изменилось. Стена, в которой было только небольшое окно, теперь представляла собой французское окно, выходящее прямо в парк. Чужой парк!

«Это мне снится!»

Ротвейлер снова ткнулся лобастой головой в стекло, глухо зарычал, ударил по стеклу лапой. Его желтые глаза, не мигая, смотрели на Веру.

– Кот! – Женщина вскочила с кровати. – Кот!!

Если бы в спальне произошли еще какие-нибудь изменения, она наверняка умерла бы от страха. Но, к счастью, за исключением стены, вся остальная комната осталась прежней.

– Кот!!!

Вера распахнула дверь и выскочила в коридор.

– Такая молодая…

– Ей не было и сорока…

– Упокой господи ее душу!

Величественные звуки органа, витраж, изображающий распятие, по обе стороны шушукаются сгорбленные черные силуэты. Вера, одетая лишь в белую сорочку, медленно идет по огромному католическому собору. Вперед, к алтарю, на котором установлен красный гроб с открытой крышкой. Холод каменных плит обжигает босые ноги.

– Вот она!

– Такая красивая…

– Она не может поверить…

Из-за гроба выходит черный ротвейлер, приседает, жалобно скуля, но желтые глаза пылают вовсе не жалостью. Музыка становится все громче. Вера останавливается в шаге от алтаря. Собака поднимается на задние лапы, заглядывает в гроб, с длинного алого языка внутрь капает желтоватая слюна.

– Она боится…

– Она не решается…

– Она не верит…

– В это действительно трудно поверить! – Ротвейлер исчезает. Возле гроба стоит Анна. Черный, наглухо застегнутый плащ с откинутым капюшоном спускается до пят, волосы рассыпаны по плечам. – Тебе интересно, что ты увидишь здесь? – Она небрежно операется о гроб, антрацитовые бриллианты глаз отражают горящие свечи. – Тебе интересно.

Вера неподвижна, холод каменных плит приближается к сердцу. Пространство позади Анны окутывается тьмой, в которой появляются бледные, извивающиеся в мучительном танце женские фигуры. Одна, четыре, восемь… Вера сбивается со счета. Волосы распущены, рты страдальчески искажены, молочно-белые, лишенные зрачков глаза.

– Узнаешь знакомых?

Одна из фигур приближается. Леночка. Симпатичное лицо превратилось в кошмарную маску ужаса и боли.

– Все они противились воле королевы Луны! И все они стали тенями Хоровода Греха. Ты хочешь этого?

– Нет, – шепчет Вера.

– Загляни в гроб!

Вера едва не делает шаг, но сдерживается. Останавливается, чувствуя, как ледяные щупальца наполняют сердце пронзительным страхом.