Илья Слобожанский - Груз 209-А

– Все, как у нас. – Сема подбросил в огонь свежих дров. – Помнишь, как Кривого арестовали. Какая-то сволочь бумагу настрочила, его и упрятали в тюрягу. Хорошо, быстро разобрались. А так бы… – Семен махнул рукой.

– Ладно, хватит болтать. – Вахалий бросил в костер окурок. – Пора спать. Утром поглядим лурайду . Досок тут хватает, отремонтируем.

– Я первый в караул, – отозвался Женька. – Кто вторым?

– Никто. – Колода умащивался на песке. У изголовья положил гладкий камень, прикрыл его копной травы. – Ты кого охранять собрался?

– Еще спрашивает? – Женька глянул на пленного. – Ни кого, а от кого?

– Ложись, караульный. Дай-то бог, чтобы к утру оклемался, не окочурился. – Семен широко зевнул и, запахнувшись полами плаща, повернулся на бок.

– А если твари полезут? – не унимался солдат.

– Не полезут. – Вахалий побрел к воде. – Ты ложись, Женек, поспи. А за тварей не волнуйся. Могли бы вылезти, давно вылезли. Но видать, не могут. Так что спи, хухушок.

– Как скажешь, – Женька широко зевнул и прилег ближе к огню.

Анастасия грела руки у огня, смотрела, как языки пламени лижут почерневшие поленья. Лес на потрескивание углей отзывался трелями ночных птиц, скрипом покачивающихся деревьев. Ночь выдалась тихой и безлунной. Тяжелый туман рваными клочьями тянулся от болота. Девушка поежилась, поправила воротник куртки.

– Можно? – спросил солдат и, опираясь на палку, подошел к костру.

– Присаживайтесь, – предложила Настя, уступая раненому место на бревне.

– Да вы сидите, – смуглокожий боец улыбнулся. – Я и насиделся и належался. Даже спать устал.

– Понятно, – девушка тихонько вздохнула.

– Тоже не спится? – зажегся огонек, и табачный дым качнулся под порывом ветра. Мужчина лет тридцати опустился на притоптанную траву, трижды чертыхнулся, придерживая забинтованную ногу.

– Что, болит?

– Дергает немножко, – признался солдат и полез в карман. – Угощайтесь. – В свете огня заблестели фольгой яркие обертки.

– Конфеты?

– Ну да. Конфеты, а что?

– Да так… – Настя взяла угощение. – Леденцы, мои любимые. Откуда они у вас?

– Меня Клаусом кличут. А конфеты… – Клаус взглянул на огонь. Ветер ударил по углям, те вспыхнули, разбрасывая тысячи огоньков. – Это меня взводный научил. Я бросал курить, вот Максим и присоветовал. Но что-то не помогает, по-прежнему курю.

– Максим? – Настя улыбнулась краешками губ. Она только-только подумала о рослом грубияне, припомнила и суровый взгляд, и обидные слова. – А он… он какой?

– А что вас интересует?

– Ну-у-у… не знаю. Наверное, все.

– Это не ко мне, вам бы Женьку Босонца расспросить. Они больше года вместе воют. Жека у него вроде ординарца. Я-то взводного не так давно знаю… месяца три, может, чуть больше. Нашу роту под Тапи здорово потрепали. Это на Ури, за поясом Роштона.

– А как вы здесь оказались? – Настя сунула в рот сразу два леденца. – Это же бог знает где.

– Ну да, неблизко. Полк расформировали, кто-то из наших командиров оказался шпионом. Вот нас, тех, кто уцелел под Тапи, и рассовали кого куда. Вот так я и попал во вторую пехотную, во взвод к старшему лейтенанту. – Клаус бросил в огонь веточку, та занялась, осветив смуглое скуластое лицо, широкий, розовый шрам над бровью. – Старлей хороший офицер, не такой, как наш бывший, капитан Друщец… редкая сволочь этот капитан. Солдат за людей не считал. Целый взвод положил. Глупо, бездарно.

– А вам… вам было страшно?

– Страшно? – Солдат потрогал шрам. – Жутко страшно, особенно когда снаряды рвутся. Везде воет, грохочет. Земля вздрагивает, дым, пыль, белого света не видно. А наш капитанишка в бункере сидит и оттуда по связи горланит: «…держать позиции, ни шагу назад…» А ты под открытым небом лежишь, голову руками прикрываешь, носом землю роешь, с неба бомбы, снаряды…

– А новый взводный? Что он?

– Макс – настоящий мужик. – Клаус поправил бинты. – Если не убьют, до генерала дослужится. Хотя… – Клаус как-то обреченно вздохнул. – Скорее всего, убьют. Не прячется он за толстыми стенами да за солдатскими спинами.

– Да что вы такое говорите? – фыркнула девушка. – Убьют… Никто его не убьет.

– Может, и не убьет, – Клаус откашлялся в кулак. – Но такие, как наш взводный, долго не живут, поверьте, я-то знаю. Четвертый год на войне.

– Какие – такие? – Настя глазела на солдата. – Вы о чем?

– Отчаянный он. Солдат жалеет, да и вообще…

– А как по-другому? Он за каждого из вас в ответе. Не станет солдат, кто будет воевать? Может, ваш Друщец вылезет из бункера?

– Отвоевался капитан. Шальная пуля, а может, снайпер достал… Как ни прятался, а получил сполна, по всему видать, есть бог на свете. Наказал душегуба. Прямо в лоб прилепила. Высунулся из окопа и схлопотал.

– Вы так говорите, будто рады?

– Рад, даже очень рад. – Клаус бросил в огонь окурок, потер раненую ногу. – Из моего взвода только пятеро и выжило. У кого руки, у кого ноги нет. И нас двое полуживых, я и Шульц. Побило нас с Шульцем, сильно побило. Восемь месяцев в госпитале отлеживались. Полковой гранс-лекарь сильно удивился, как это мы выжили, да еще с руками и ногами остались. Так и сказал: «… в рубашках родились». – Солдат тронул плечо, помассировал предплечье. – Ничего, еще повоюем. Мы с Шульцем поклялись за всех наших парней отомстить.

– Имена у вас необычные… Клаус, Шульц. А вы откуда?

– С Хольштейна. Слыхали про такую планету? Это на самой границе с англоязычными мирами. Колония Saxons.

– Нет, не слыхала. – Настя пожала плечами. – Да вы, наверное, и сами успели заметить, как тут у нас с информацией. Людей мало, места глухие. Я-то и в Заречье редко бываю, а про большие города вообще говорить не приходится, все по окраинам да околицам. А вы были в Заречье?

– Не успел. Как говорится, с корабля на бал. Сбросили прямо в Кункайс, будь он неладен.

– Да, в Кункайсе сейчас плохо. А вот до войны там за фермами сады были. Я еще в детстве с ребятами из нашего двора… ну, с теми, что постарше, стащим у рыбаков лодку и айда на северный берег сады обносить.

– Эх… – Клаус громко вздохнул. – Только и воспоминаний, что до войны.

– Нам еще повезло. – Настя протянула руки к огню. – Мы только-только узнали, что это такое. А вот на окраинах Империи война и не прекращалась. У меня дедушка там погиб, маме тогда шесть лет исполнилось, в день ее рождения и не стало дедушки. Он военным был, полковником.

– А у меня дед землю пахал, скот выращивал. – Клаус как-то грустно улыбнулся. – Вестфалом себя называл.

– А кто это?

– Не знаю. Может, прозвище такое, а может, еще что.

– Так… нужно было расспросить дедушку. Это же история вашей семьи, разве неинтересно?

– Не успел. Чингары напали, убили и деда, и бабку. Всю деревню дотла сожгли. Мне и десяти не было, мы на севере, в Саксонии-Анхальт жили, в Магдебурге, городок такой. Отец на фабрике работал, мама… – солдат замолчал.