Арина Свобода - Заступник. Твари третьего круга

Грай сжал камешек в руке. Думай о ней, вспоминай! Тугие завитки волос у шеи, вздернутый нос, печальные серые глаза. Амулет нагрелся. Грай стиснул зубы, чтобы не выронить его. И вдруг камешек взорвался в ладони, разлетелся на миллиарды раскаленных осколков. Грай закричал от боли, уже зная — получилось!

Она стояла рядом и смотрела куда-то вдаль.

— Лана, — осторожно позвал Грай.

Никакой реакции. Тогда Грай бережно коснулся пальцами ее щеки и слегка надавил, заставляя повернуться лицом к себе. Глаза ее были пусты — два мертвых черных водоворота.

— Лана!

Он прижал к себе несопротивляющуюся фигурку, обнял, надеясь спрятать, отогреть… Она не пыталась вырваться, но и не отвечала на объятия, похожая на куклу, у которой кончился завод.

— Потерпи, милая…

Она впервые взглянула прямо ему в лицо. Бескровные губы слабо шевельнулись:

— Папа был прав…

— Нет! Я все исправлю! — он торопился, заполнял словами бездонную пропасть, раскинувшуюся между ними: — Я клянусь тебе — все будет хорошо, слышишь?! Ты только потерпи немножко!

— Ничего не получится.

— Нам просто нужно дождаться Ника. Он вытащит тебя отсюда, обязательно вытащит! Слышишь?!

— Мне надо идти. Только что-то мешает… Держит.

— Ты должна остаться со мной.

— Зачем? Так тяжело…

Ланка выскользнула из кольца его рук — как бесплотное облако, сколько ни пытайся удержать, не получится — и не спеша пошла прочь.

— Лана!

Грай догнал ее, загородил дорогу. Пустой взгляд был направлен куда-то поверх его плеча. Лицо — застывшая гипсовая маска.

— Лана…

— Опять этот старик. Что ему нужно от меня?

В ее голосе не было страха, лишь усталое недоумение. Грай обернулся.

Элин вытянул вперед костлявые руки и, широко разевая рот, завыл:

— Зачем ты это сделала-а-а?.. Не будет тебе покоя-а-а…

Грай отшатнулся. Проклятье! Про Элина он и не подумал.

— Отвали от нее, старый хрен! Она ни при чем! Это я тебя отравил! Оставь ее в покое!

Призрак захлопнул пасть, а потом вдруг повалился на землю, забился, выгибаясь дугой.

— Гра-а-а-й, — захрипел он. Знакомое лицо плавилось как свечной воск. Грай не мог оторвать от него глаз.

Проклятье! Старик! Отец! Такими были его последние мгновения…

Горло перехватил спазм, но Грай должен был сказать… Объяснить…

— Я не хотел. Меня подставили. Я хотел только спасти ее… Прости, — выдавил он.

Призрак подернулся серой паутиной и рассыпался в прах. Горячий ветер закружил пепел Элина, бросая его горстями в лицо.

Грай шарахнулся, отплевываясь и ругаясь. Повернулся к Ланке.

Угловатая фигура маячила далеко — в конце улицы. Грай побежал следом.

Кружение по пустым улицам — безостановочное и, на взгляд Грая, бессмысленное — длилось очень долго. Недели? Годы? Десятилетия?

Сначала он все ждал, что Ник вот-вот появится. Но потом надежда стала угасать. Он злился на Фолка, на Эррана и больше всего — на себя. Он шел, с тупым упорством переставляя ноги и чувствуя себя пустой оболочкой прежнего Грая. Ланку зачем-то тянуло к высокой стене на окраине Темного. Грай пытался задержать ее. Но Ланка неизменно выскальзывала из его рук и снова возвращалась к провалу в стене.

Призрак плыл следом. Иногда вновь валился на землю, умирая раз за разом. Сперва Грая пугало назойливое бесплотное фиглярство Элина, потом начало сводить с ума, а спустя некоторое время он то ли привык, то ли отчаяние вытеснило все остальные чувства. Особенно плохо было, когда Ланка замыкалась в себе.

Грай говорил, пытаясь заполнить пустоту между ними, но Ланка надолго отключалась, точно засыпала. Можно ли уснуть в мире снов? Она сидела с открытыми глазами, дышала и ни на что не реагировала. Уже не Ланка, пустой кокон. Душа ее порхала неведомо где…

Страха не было. Ланка сначала удивилась, что Темный не душит ее, как прежде. А потом поняла, что она теперь здесь своя. Осталось только найти то, что звало ее, притягивало властно и неумолимо. И она пошла на зов.

Грай мешал. От его суеты тонкая путеводная нить начинала дрожать и расплываться. Но Ланка не сердилась. Тень прежней любви робко поднималась глубоко внутри, когда Грай прикасался к ее руке, жесткими сухими губами трогал щеку. Ланка знала, что не в его силах изменить предначертанное, но иногда — на короткий миг, на доли секунды — почти верила, что у него получится.

Это было мучительно. Особенно когда она подходила так близко к последнему барьеру. Они раздирали ее пополам — Грай и зов Темного Города.

— Алю-ю-ю-ша-а-а…

Ланка прислушалась. В воющий зов Темного вплелся тихий шепот. Голос не принадлежал Граю. Он был другой — слабый, но до боли знакомый. Ланка потянулась за ним…

Боль, гнев, обида, любовь, страх, тоска… Они обрушились как песчаная лавина, погребая под собой, сметая хрупкое равнодушие. Невыносимо захотелось вернуться, еще раз взглянуть в его глаза, еще раз ощутить тепло его тела.

Откуда-то появились тени. Бесплотные, но, в то же время, абсолютно реальные. Искаженные страданием лица, разинутые в крике рты, сведенные судорогой тела… Неужели и она станет такой же? Тени скользили вокруг, сливаясь с уродливыми обломками зданий, проходя насквозь обрубки, в которых с трудом угадывались бывшие деревья, низко стелились над землей, присыпанной серым прахом. Шептали, кричали, стонали тысячами голосов. Молили о пощаде, проклинали себя, вспоминали оставшихся в реальном мире…

Ланка закрыла лицо руками — не видеть! Не слышать! Не чувствовать! Почему нельзя уйти в никуда?

За что ей это? Не ее вина, не на ней лежит смерть старика, которого она даже не знала. Это несправедливо! Почему он — настоящий убийца — будет жить, а она обречена на вечное страдание?

— Алюша-а…

Сквозь сводящий с ума поток голосов снова пробилось это слово — такое неуместное здесь. Отец? Не может же быть, чтобы он…

— Аленька…

Ланка отняла ладони от лица, страшась узнать в одной из теней Ивара…

— Аля… Дочка…

Женщина, стоящая перед ней, была молода — почти ее ровесница — и когда-то, в той, настоящей жизни, очень красива. Тонкое лицо будто светилось в сумраке, мучительно напоминая кого-то. Дочка? Ланка нахмурилась и медленно спросила:

— Мама?

Тень качнулась вперед, пробежалась по лицу холодными кончиками пальцев.

— Аленька…

— Мама!

Ланка прильнула к матери, вдыхая странный запах: будто от старой-старой бумаги и, где-то далеко, на самой границе восприятия — сладкий аромат увядших цветов.

— Мама! Я…

— Тс-с-с… Не говори. Здесь это неважно. Что бы ты ни сделала, теперь это не имеет значения.

— Почему?

— Итог один для всех, — качнула головой Ассини. — Может, где-то и бывает по-другому, но не в нашем мире. Я думала, что смогу дать тебе шанс. Но лишь отсрочила неизбежное.