Александр Афанасьев - Россия 2020. Голгофа

Когда объявляли независимость, его не спросили, как и никого в Агрызе не спросили. Если бы спросили, весь Агрыз был бы против, ну какая ко всем чертям независимость, если Казань далеко, а Ижевск совсем рядом, Малая Пурга и вовсе в шаговой доступности. Какая к шайтану независимость, какая граница – весь город от станции живет. А насчет ислама… так тут вообще особо ревностных правоверных и не было никогда.

Но – не поднялись. Смирились. Не выступили против. В какой-то момент даже поддержали. Протрезвление уже наступило, когда на окраине громыхал бой, огрызаясь, отступали из Удмуртии молодые отморозки, а с обеих сторон громыхали пулеметами бэтээры и выли мины. Впрочем, оружия для действительно серьезной войны оказалось мало как у одной, так и у другой стороны, и ночным боем на окраине так все и закончилось. Удмурты поставили в Малой Пурге гарнизон, а рядом с дорогой возник стихийный черный рынок…

Деваться ему было особо некуда – в Россию бежать боязно, здесь тоже боязно, все-таки исламисты полицию очень не любили. Спасло то, что власть в Казани тогда взяли довольно умеренные люди и начали лихорадочными темпами строить национальное государство со всеми его атрибутами. Потребовалась таможня, и Ахмед стал начальником этой самой таможни. Он не знал, почему.

Поток грузов через станцию упал на порядок, мало стало и пассажиров. Власть колебалась между наскоро избранным меджлисом и пришедшими в город бандами, в которых были и чеченцы, и дагестанцы, и украинцы, и ингуши, и кого только в этих бандах не было. У них был свой орган власти – Шура амиров. Взаимоотношения городского меджлиса и Шуры сводились к тому, что оба этих органа старались не замечать друг друга, но получалось это у них плохо.

Пришедшие бандиты стали навязывать свои порядки. Приказали закрыть школу и открыть медресе. Пришли, послушали местного муллу и сказали, что он бидаатчик, и пообещали привезти своего, но так и не привезли: в итоге дети нигде не учились, ни в школе, ни в медресе. Сломали телепередатчик, сказали, что это харам, но все смотрели телевидение по сотовым, потому что моджахеды не могли сломать вышку сотовой связи, она им самим была нужна. Потом моджахеды начали бороться с полуголыми девицами на улицах, требуя, чтобы блудницы носили никаб, и телесно наказывая тех, кто ослушивается, и один раз, наказывая такую блудницу, донаказывались до того, что изнасиловали ее, чем был недоволен весь город. Насильников поймали, демонстративно судили шариатским судом и наказали тридцатью ударами палок по заднице, причем не с размаху. Вообще с правосудием стало совсем худо, потому что суд разогнали, он судил не по шариату, нормальных знатоков фикха тут днем с огнем не найти, а главным доказательством невиновности становилось «Аллахом клянусь, это не я!» – и после этого человека надо было либо убивать, либо освобождать.

Моджахеды собирались идти на Ижевск, на помощь братьям с Татар-базара, но время шло, а намерения так и оставались намерениями. Возвращающиеся с разведки братья доносили, что в городе много оружия, силы полиции и ОМОНа сохранились и попытка подойти и зайти в город окончится тяжелыми уличными боями. Кроме того, те, кто был за ислам, – те бежали, а кто остался – тот был против ислама. Боевикам ничего не оставалось, как скрипеть зубами, высылать группы в леса, чтобы закрепиться на территории и ждать зимы, может, зимой Аллах пошлет русистам голод и мор, и они возьмут-таки город с оружейными заводами…

Бандиты начали останавливать и грабить поезда, и поезда перестали ходить, работы не стало, и грабить стало тоже нечего. Тогда Меджлис выслал делегацию к боевикам и договорились по-хорошему. Боевики никого не грабят, не снимают с поездов, не стреляют, а новоиспеченная таможенная служба отстегивает им деньги на джихад. Часть денег идет в городскую казну, а часть на джихад. Путем сложной торговли и обвинений друг друга в риба аль-фадль, лихве, стороны пришли к тому, что Шура будет получать треть от денег с поездов, а город две трети. Поезда снова пошли, но их было далеко не столь же, сколько раньше…

Сначала было еще ничего, но потом боевики осваивались в городе и начинали качать права. А несколько дней назад встревоженные люди донесли весть о том, что в Казани совершился переворот и все правительство перебили, и весь центр города как Сталинград: руины домов и трупы. На следующий день информация подтвердилась: выступил какой-то шейх, авторитетный богослов, которого до этого мало кто знал, он поздравил жителей вилайата с тем, что время Джахилии, невежества для них подошло к концу и они будут строить шариат Аллаха. Население восприняло это настороженно и скептически, несмотря на то, что боевики были в восторге и до ночи палили в воздух. Потому что за последние сто лет сначала на этой земле строили коммунизм, и шайтан знает, что построили, потом строили капитализм, и тоже не очень хорошо получилось, а теперь вот надо строить шариат Аллаха, и никто не дает гарантий, что что-то дельное получится, раз ни коммунизм, ни капитализм не получился.

Да и моджахеды, воины Аллаха, от бездействия потихоньку разлагались. Если в самом начале они устраивали порки тех, кого поймали на улице пьяным или кто торговал вразнос харамом, то сейчас и сами покупали только так на том же черном рынке. Веры у людей больше от этого не становилось, и шариат Аллаха как-то не получался. Зато возрождался национализм, люди уже шипели, что среди моджахедов – все кто угодно, кроме самих татар…

Так что Ахмед все-таки принял решение бежать. Вечером он сказал жене, чтобы та собрала все самое ценное и подготовила детей. А сам намеревался сегодня не сдавать набранную выручку, как положено, а накопить побольше и дернуть с ней в Русню.

От шариата Аллаха подальше.

И сейчас он стоял на платформе и ждал екатеринбургского поезда. Много с него набрать не удастся, но дальше один за одним – три грузовых. Сказано, что воровать – харам, но он и не воровал, потому что оставлял здесь неплохой дом, который невозможно было продать, и много чего из нажитого. Так что можно сказать, что он продавал свой дом с обстановкой мусульманской умме Агрыза за те деньги, какие возьмет с поезда.

Итак, поезд подходил все ближе, и локомотив замедлял ход, а следом за ним замедлял ход и состав, и проводники уже открывали тамбуры. Дальше все пойдет как обычно, они поднимутся в вагоны, вагонов было восемь, досмотрят вещи и с каждого соберут пошлину за пересечение татарской границы, любой валютой, которая найдется. После чего отпустят русских восвояси и будут ждать товарняка.

И вот поезд, тяжело вздрогнув, остановился, и боевики были на платформе, и они направились к тамбуру, чтобы зайти в вагон. Но лесенку почему-то не открыли, и какая-то невидимая сила рванула проводницу назад, а вместо проводницы появился утолщенный глушителем ствол и окатил и таможенников, и боевиков градом бронебойных пуль по шестнадцать граммов каждая. Падая на перрон, Ахмед подумал, что Аллах все-таки наказал его за жадность, потому что если бы он не пошел заработать деньги для переезда, а, как говорила ему жена утром, просто ушел в сторону России, то сейчас он был бы жив…