Виктор Точинов - Непостижимая концепция (антология)

Длинные рифленые вагоны, еще носящие следы облезающей краски и полустертые логотипы, были составлены хаотично, часто в несколько уровней, напомнив Кузнецову фавелу. Компактную, сбитую в плотное угрюмое кольцо. Невесть как телепортированную на болотистый таежный рубеж, с недавних пор ставший границей двух государств. Вероятно, управлявшие грузовыми цеппелинами сибиряки решили не греть головы, вызывающе сбросив мусор на российской стороне и навсегда забыв о свалке. Но простые люди, после Инцидента превратившие скопище контейнеров в общий дом, решили иначе.

Над крышами вились дымки. Блестели на солнце полиэтиленовые стенки теплиц. Растянутое над узкими улочками, на ветру сохло белье. В крытых досками и дерном загонах толпились коровы.

Артем сверился с картами. Не сетевыми, обновляемыми в режиме реального времени, а статичными, что успели отрисовать кружащие над изменившейся планетой уцелевшие спутники. Убедился, что необычная деревня не отмечена ни на одной из припасенных схем. И спрятал бинокль, поднимаясь на ноги. Предчувствие, переполнявшее его все утро, крепло с каждой минутой.

С холма начал спускаться, сразу перестраивая походку. Она стала нарочито утомленной, потеряла бодрость и упругость. Плечи мужчины поникли, рюкзак по виду прибавил в весе, став неподъемной ношей. Ковыляя пьянчугой, спотыкаясь и безвольно мотая руками, Кузнецов направился к поселку.

Мужичка, сидящего на камне с шикарной подстилкой мха, заметил предательски поздно. А если бы не дым от трубки, густо-белый в кристальной ясности августовского дня, и вовсе бы мимо протопал.

Тяжело выдохнув, Артем куснул губу. Обыкновенно безупречный в выгодной театральности, сейчас он едва не подставил спину незнакомому человеку. Разозлился на собственную невнимательность, приказав себе не переигрывать с усталостью. И направился прямо на курильщика, размазывая по лицу облегченную улыбку.

– Мир тебе, отец! – говорил он с хриплым придыханием, как путник, последние километры марша преодолевавший на пределе сил. – Напугал ты меня, будто лесовик тут сидишь…

– И тебе не хворать, сынок, – настороженно, но не враждебно, протянул мужичок.

Вблизи стали заметны морщины, перекрученные артритом пальцы, яркая седина под мягкой войлочной шляпой. По виду вроде русский, да только в последние годы Сибирь столько народу собрала, что пойди угадай.

– Кем будешь, откуда пожаловал?

Облако табачного дыма скрыло исполосованное морщинами лицо, но Артем успел заметить темные, лукавые и совсем не старческие глаза, изучавшие путешественника внимательно и с интересом. Кузнецов остановился в нескольких шагах от местного, упирая руки в колени, и сделал вид, что переводит дух. В действительности же осмотрел дедка, пытаясь приметить спрятанное оружие. И расстояние до поселка тоже оценил, откуда, в случае чего, могла долететь ружейная пуля…

– Да вот, отец… – Он попытался сплюнуть на камни, но пересохшие губы правдоподобно не позволили. – Заставила жизнь людные места покинуть. Уж и не ожидал, что на деревню наткнусь.

– Хм… – Старик с сомнением заглянул в тлеющую трубку – здоровенную, грубо отесанную, вырезанную из темно-рыжего корня. Шмыгнул носом, прищурился. – С законом сложности возникли, сынок, или люди дурные обижать вздумали?

– Да что ты! – Глаза Артема в негодовании полезли на лоб, и он всплеснул усталыми руками. Обиженно оттопырил уши, отрицая связь с отмороженными Куницами. Расстегнул куртку, чтобы удобнее было дотянуться до пистолета. – Ты не думай, отец, я не преступник! А про людей дурных метко подмечено…

Старик молчал, ожидая продолжения истории. Даже позы не поменял, словно прикипел к камню и его мохнатому ковру. Только поднимались в летний воздух струйки горького дыма.

– Маджонг, отец, – честно ответил Кузнецов, виновато пожимая плечами. – Не тем людям проигрался, как пить дать – не тем. Вот на меня китаезы из Тобольской диаспоры и взъелись… В рабство, должно быть, загнать собирались, денег-то у меня все одно нет. Но я проверять не стал: вещи в рюкзак и бегом, да вот только ни карт, ни компасных программ в «балалайке»…

– Азартен, значит?

– Есть такой грешок… Подскажешь, как на тракт Тюменский вернуться, а то третий день по лесам да болотам плутаю?

– Тюменский тракт? – Дед невесело усмехнулся, постучав мундштуком трубки по желтым зубам. А затем озвучил то, что Кузнецову было прекрасно известно: – Оторвался ты от него изрядно… Так, что и границу-то российскую пересек. Обратно возвращаться станешь, погранцы второго шанса проскочить не дадут. А если и просочишься, с «барсами» дело иметь будешь, это верная погибель. На юго-запад бы тебе, в сторону Тавды. Только до нее тоже не один день тайгу топтать и берега болотные. Да и Куницы по лесам здешним не редкость…

У Артема безвольно обвисли руки. Взгляд опустился к ботинкам, нижняя губа дрогнула. «Ошарашенный» новостью, он продолжал исподлобья изучать пасторального дедка, выбравшегося из родного контейнерного поселка подымить в уединении. Заметил свежие стружки во мху, наполовину выструганную свистульку подле курильщика. Безмятежности и одиночества, выходит, дедушка искал?

Тот, перехватив взгляд чужака, заготовку игрушки ловко с камня сгреб. Торопливо спрятал в карман куртки, видавшей виды и любовно штопанной. Поднялся на ноги, почесывая седой затылок.

– Ладно, пойдем, – согласился он вдруг, будто Артем о чем-то попросил. – Не пристало хорошего человека от порога отваживать, даже воды не поднеся. Передохнешь, сынок, а потом я тебе дорогу укажу, с моих примет не собьешься.

Кузнецов улыбнулся – на этот раз почти по-настоящему. Поспешил следом за дедком, поскальзываясь на мхе и неловко взмахивая руками. Залепетал слова искренней благодарности.

– А это, вообще, отец, что за деревня? – поинтересовался он, рассматривая надвигающиеся контейнеры. Словно фрагменты нехитрой геометрической головоломки, они громоздились один на другом, обрастя балконами, теплицами на крышах, затянутыми оргстеклом окнами и шаткими переходными мостками. – Не Новый Березник часом?

– Не-е-ет, – протяжно усмехнулся старик, не по годам споро вышагивая впереди. – Официального названия нет, и не ищи… А местные Волей кличут. Да ты не переживай, сынок, тут всем рады, кто с миром.

Теперь Артем заметил мужчин, сидящих в глубине затемненных тюлем балконов. Неподвижных, угрюмых, смотрящих на юг и восток. Как один – с ружьями на коленях. Выходит, отнюдь не беззащитной оказалась Воля, какой ее с холма принять было можно. Второй раз за день Кузнецов упрекнул себя в безалаберности, когда стоило проявить повышенную концентрацию и собранность. И тут же заметил, как сквозь печные дымки Воли померкла небесная голубизна…