Виктор Точинов - Непостижимая концепция (антология)

– Верно, – не совсем понимая, что именно происходит с его хваленой самоуверенностью и сноровкой, пробормотал Артем. – Да только какой же это Коленька?

– Ну, какой есть, – вздохнул старик. Трубку, уже выколоченную, он спрятал в карман. – Назвали первым, что в голову пришло. Думали, на могиле писать придется, никто ведь не верил, что выкарабкается бедолага… Приполз, помню, обгорелый весь, про птиц-людоедов бредил. На языке своем сверчковом лепетал, про зверей гигантских сочинительствовал. «Балалайка» вместе с волосами сгорела, документов нет, вот Колей и прозвали. Ты ведь небось сразу смекнул, что меня тоже не с рождения Степаном кличут?

Артем чуть не споткнулся на ровном месте.

Конечно, он мог догадаться. Да нет же! Он правда догадался – вот только понял об этом лишь сию секунду, едва Степан Горский вслух упомянул. И стало Артему еще гаже. Словно события, управлять которыми он стремился, вышагивая через безлюдные таежные пустоши, внезапно приняли его в свой мрачный, пропахший протухшим мясом оборот, и не было сил этому воздействию сопротивляться.

Он потянулся нащупать образок на шее, а Степан уже заталкивал гостя в очередной переулок. Поселок, с холма казавшийся компактным и убогим, изнутри производил впечатление бесконечного лабиринта. Только теперь Кузнецов понял, что ему составит немалого труда найти выход, если Волю потребуется покидать в спешке и со стрельбой…

– Выходит, Степанович у вашего Николая – не отчество, а принадлежность скорее? – постаравшись взять себя в руки и перехватить инициативу в беседе, спросил Артем. Концентрация мыслей чуть не отняла у него последние силы, а тесные проулки поплыли, будто сделанные из воска.

– Ага, в точку попал, сынок, – покивал старик, участливо заглядывая в лицо. – И принадлежность, и фамилия. Ох, совсем ты утомился, я вижу. Не болен, часом?

– Нет, спасибо, все в порядке, – соврал Артем, и впервые за долгое время не был уверен, что его ложь прозвучала убедительно.

Улицы сменяли одна другую. Над головой шумело белье. Навстречу попадались местные: с Горским тихонечко здоровались, на Кузнецова глядели, будто на место пустое. Где-то в стойле, за рядами контейнерных стен, промычал бык. Ущелья из вагонов все отчетливее нашептывали Артему, что он находится не под открытым небом, а глубоко под землей, и избавиться от угнетающего впечатления не помогали даже отчеты «балалайки».

Чуть приотстав от старика, он попробовал сосредоточиться на работе.

Там, где стены домов-ящиков украшали детские рисунки, повертел головой, старательно фотографируя. Звезду о восьми лучах. Корчащиеся в ее молниях фигурки. Женщину в центре узора, нарочито карикатурную, с большой грудью и не менее большим задом. Артем чувствовал себя так, словно его находка стала трясиной, а предчувствие успеха – тяжелой свинцовой чушкой. И чем крепче он сжимал в руках увесистый брусок оправдавшегося ожидания, тем глубже погружался в… Во что? На этот вопрос Кузнецов ответа пока не имел.

– Вот, Артемка, прибыли…

Дед, после стычки с Николаем, казалось, еще сильнее подобревший к гостю, открыл рифленую дверь в боковине темно-красного контейнера. Створка была сделана из куска все той же жестяной стенки, посажена на две разноразмерные петли и утеплена изнутри лосиной шкурой.

– Проходи, сынок, присаживайся…

«Сынок» прошел, прижимая руку к пистолетной кобуре. Настроил «балалайку», торопливо осмотрел помещение. Не заметив ничего подозрительного, шагнул к широкому дощатому столу, корректируя зрение под окружающий полумрак.

Было уютно, насколько это возможно в длинном экранированном гробу, в котором на границу новой республики когда-то скинули снаряжение, пропагандистскую литературу о свободной Сибири и модули для строительства острогов.

Окна отсутствовали. Дальнюю от двери часть «дома» отгораживал занавес, за которым виднелась массивная кровать с каркасом из некрашеных железных трубок. В центре притулилась корявая винтовая лестница, уводившая в овальный потолочный люк. У дверей разместилась кухонно-обеденная зона, состоящая из стола, металлической печи, топливо которой совсем не благоухало, нескольких табуретов, полок и немногочисленной поварской утвари. Когда Артем притворил за собой входную дверь, ему показалось, что петли отчаянно простонали…

Снимая с плеча рюкзак, чужак сел за стол. Пока старик возился с занавесом, пытаясь скрыть от глаз гостя неубранную спальную зону, поудобнее передвинул на живот кобуру. Степан, убедившись, что Кузнецов благополучно разместился в ожидании, понимающе кивнул. И прокричал наверх, в задрапированный мехом лаз над лестницей:

– Марика! Сестра, помоги гостя принять…

Сестра, вот ведь как. Выходит, в дом стариков Артем угодил. Это приободрило, ибо на разговоры с представителями старшего поколения в его деле зачастую приходилось делать главную ставку. Однако, едва Марика спустилась по спиральным ступеням, приветливо улыбнувшись Кузнецову, тень недопонимания опять окутала его сознание.

Марике, которую дед величал сестрой, было от силы лет двадцать. А может быть, и того меньше. Это означало, что или Степан при всем его внешнем виде стариком отнюдь не являлся, либо живущая на втором этаже метелка Горскому совсем не родней приходится. А еще она была красива, будто с модного глянца сошла. Такой место в свите верхолазов Цюриха, а не в поселке помоечном. Может, любовница стариковская? От несправедливости такого предположения Артем чуть не фыркнул…

Девушка робко встала у лестницы, посматривая на гостя со смесью любопытства и недоверия. В полумраке комнаты, освещенной бедной химической лампадой, ее черные глаза сверкали полированными обсидиановыми бусинами.

– Ну, чего примерзла? – Степан легко хлопнул в ладоши, заставив девушку потупиться. – Человек несколько дней по тайге шастал, проголодался. Накрывай на стол, Марика.

Потом «человека» щедро кормили. Похлебкой, в которой определенно присутствовала натуральная говядина, и явно фабричными галетами. Поили чаем, настоящий напиток напоминающим весьма отдаленно. Артем ел неспешно, но всем видом излучая честный голод и благодарность. Когда тарелка опустела во второй раз, Кузнецов сыто отодвинулся от стола, скрипнув стареньким табуретом.

– Спасибо, хозяева.

Он кивнул сначала деду, затем Марике. Та, за обедом прислуживавшая ловко и сноровисто, хихикнула и зарделась. Это не укрылось от Степана, довольно крякнувшего и скрывшего улыбку в кулаке. Нет, точно не любовница! Может, дочь приемная? Почему тогда сестрой называет?..

Горский достал трубку, принявшись неторопливо набивать ее из кожаного кисета. При этом Артему не переставало казаться, что образ доброго пасечника у хозяина дома является таким же маскарадом, как его личный сценарий азартного неудачника.