Сергей Анисимов - За день до послезавтра

Ну что ж, вот доктор и сделал вывод. Поставил предварительный диагноз. «Синдром тревожности органического характера», можно не сомневаться. Возраст идеальный для такого диагноза. Передозировки определенных препаратов и прием определенных типов наркотических и даже «почти наркотических» средств, отравления довольно разнообразным выбором токсичных субстратов. Авитаминоз по В 12, самые нормальные эндокринные заболевания, ревматоидные, наконец. Ну, и так далее, и тому подобное. Но доктор подумал об опухоли мозга — и вообще-то логично подумал: на клиента с потенциальным нейросифилисом его коллега все же не похож. На наркомана — еще куда ни шло…

— Так точно, — просто ответил Николай вслух. — Я могу идти?

— Разумеется. Вы не дежурите в эти выходные, нет? Отлично.

Пичкин дышал глубоко: все-таки у него отнимало некоторое количество сил — контролировать себя так, чтобы его потом никто ни в чем не обвинил. Если больничный ординатор Ляхин догадается в понедельник уйти побюллетенить, — все хорошо и правильно. Если нет — возможны варианты. Может быть, сообразит подать заявление об уходе сам. Может быть, поймет, что после произошедшего работать в этом коллективе не сможет. Просто не дадут: «плывущий» психикой врач, да медик любого уровня вообще, даже адекватный в данную конкретную секунду, — это непрерывная головная боль для коллег. Контролировать его надо будет непрерывно, в несколько слоев, общими усилиями. Проверять назначения, переспрашивать у больных, как он себя вел с ними. Помимо своей собственной работы, которой и так хватает по самое горло. Про дежурства вообще речь не идет в такой ситуации. Так что зачем? Проще будет все объяснить ему прямо и открыто: в понятливости Ляхина никто до сих пор не сомневался, вообще-то говоря. Жалко, если это опухоль… Выживаемость при наиболее распространенных их вариантах, мягко говоря, не радует…

— До свидания.

Николай попрощался обычным голосом, совершенно нормальным. Походка у него тоже была без особенностей. И уже когда он взялся за ручку двери, завотделением заметил, что выражение лица молодого врача сложно описать даже несколькими словами: настолько оно было сложным. Это было лицо живого, но уже все равно почти мертвого человека. Он действительно был уверен в своих словах, вот что страшно. На мгновение у заведующего отделением мелькнуло в голове, — смазанно, нечетко: остановить, вернуть. Не доводить до суицида несчастного человека, который сорвался, после того как годами привыкал слишком много работать и слишком мало отдыхать. Чтобы справиться с неожиданным и ненужным порывом, ему пришлось проглотить скопившуюся во рту слюну, — и за это время спина все-таки улыбнувшегося напоследок Ляхина исчезла за дверью. Когда шорох шагов пропал, ординатор в углу кабинета негромко покашлял, то ли привлекая к себе внимание, то ли действительно прочищая пересохшее горло. Молча рассматривающие друг друга старшие врачи не обратили на него ни малейшего внимания. Лицо у Варламовой было под стать ушедшему — сложное, многозначное. Непривычное.

— Ну, что скажете?

— Не знаю, — неожиданно очень тихо ответила та. — Сначала я была уверена, что это нормальный нервный срыв. Дежурства, подработки, ежедневная борьба за тысячу рублей. Базовую профилактику по такому проводят водкой, шашлыками и ночью с незакомплексованными подругами. Лечение… Наверное, отпуском на берегу Волги, как минимум. Со всем тем же самым, и без ограничений… Потом я решила: нет, это хуже. Шизофрения. Однако здесь слишком много «но». Как пункт первый — шизофрению ставят после 6 месяцев выраженной симптоматики минимум. При существенном нарушении социальной адаптации и трудоспособности. Здесь этого нет и в помине.

— Органика.

— Да, — слово прозвучало глухо, но к месту: доктор кивнула. — Это была вторая моя мысль. Сначала месяцами отдельные «пунктики». Просто попытки перевести разговор на любимую тему, интерпретация почти любой мелочи в одном и том же ключе… Угнетенность наросла не так давно: до этого все было на фоне завидной энергии. Просто как обычный «таракан в голове»: кто-то сорта фиалок выводит научным образом, кто-то позеленевшие царские копейки коллекционирует, кто-то старый «Москвич» в гараже любовно перебирает. У всех что-то свое, у кого маленьких детей нет. Ну, а этот вот часы у себя в голове подводит, когда на нас Польша с Эстонией нападут. Потом хуже. Монополярная депрессия, перешедшая в натуральный психоз вот только что, на наших глазах, за несколько последних дней… Вы тоже запоминайте, доктор. С таким или почти таким каждый из нас сталкивается то тут, то там. Выраженность, конечно, разная. И направление всего этого…

Ординатор кивнул, блеснув глазами. Он открыл рот, чтобы сказать что-то, но догадался промолчать, и это завотделением порадовало. Адекватный парень. Года через два он станет не хуже ушедшего Ляхина, а произошедшее будет ему хорошим уроком. Такое работает как прививка.

— Риск суицида?

— Не думаю. Не тот типаж. Риск открытой агрессии, скорее.

— Тогда все правильно, — он поморщился. — Не хватает нам тут…

Фраза была недосказанной, но все поняли. Психоз, или пусть даже просто нервный срыв коллеги, — это в клинике совершенно не то же самое, что в каком-нибудь «офисе по продажам» или фармпредставительстве. Здесь это недопустимо, так что все действительно правильно: к заведующему отделением не придерется ни один агитатор за толерантность и права человека. К сожалению, осознание этого простого факта совершенно не улучшало настроение. С минуту все стояли и молча продолжали смотреть на закрытую дверь. Потом, встряхнувшись, потянувшая стоящего в каком-то отупении молодого врача за рукав халата доктор Варламова вышла не попрощавшись — к больным, к работе. Первым делом она прошла быстрым шагом по коридорам. Меланхолично стоящего где-нибудь у окошка Ляхина — чего она непонятно почему ожидала — не было. Зашла в ординаторскую — там все тихо и мирно, прямо островок деловитого спокойствия, только юная интерн глазками хлопает, ждет какой-нибудь команды. Принадлежащая Ляхину половина стола не изменилась: валяется пара ярких шариковых ручек, лежит открытый на чистой странице блокнот, в углу едва держится, не падая, потертый карманный справочник «Гедеон Рихтер». С минуту мрачно поглядевшая на все это доктор вышла, так и не произнеся ни слова: интерн позади буквально всхлипнула. Настроение было испорчено безнадежно, чертов идиот… И ведь пятница на дворе, почти конец рабочего дня! Еще раз по палатам, проглядеть напоследок «истории» больных, своих и отданных молодежи, — и все, можно домой. Дочка как раз в том возрасте, когда общение приятно обеим: важно не упустить момент, тогда есть шанс сохранить теплоту ощущений семейного родства на всю жизнь. Потом, годам к 14–15, будет уже не то: насмотрелась по подругам…