Василий Гавриленко - Теплая Птица (отредактированный вариант с альтернативной концовкой)

когда последний раз я употреблял это слово, думая о каком-либо человеке. Кореш

Цыгана был похож на женщину: чистая кожа, припухлые красные губы, длинные

светлые волосы. Одет в узкие джинсы, вызывающе подчеркивающие выпуклость

паха; короткую кожаную куртку с изображением ангела на груди.

-Цыгана ищем, - отозвался Снегирь.

Юноша оценивающе осмотрел нас.

- Меня зовут Вадим. Я отведу вас к нему.

Автоматчики отворили ворота.

-На выход.

Вереница торгашей и менял потянулась со стадиона. Мы, к счастью,

оказались в первых рядах, иначе нам не покинуть барахолку до утра.

Началась метель: природе как будто не терпелось скрыть следы

муравьиного копошения людей, почти такого же, как во времена, когда люди были

здесь хозяевами.

Вадим пружинисто шел впереди.

За молчаливым леском открылась пустая улица – два ряда покалеченных

многоэтажек.

-Эй, - окликнул провожатого Снегирь, беспокойно озираясь. – Далеко

топать-то?

-Уже близко.

Через пару сотен метров перед нами улеглось шоссе, горбящееся ржавыми

автомобилями. Вадим двинулся наперерез к виднеющимся за снежною пеленой

зданиям, отдаленно напоминающим паруса. В Пустоши я не видел ничего

подобного…

Дома соединяла каменная кишка, на крыше которой, - пеньки-буквы –

«АЭРОВОКЗАЛ».

Вадим – и мы следом - нырнули в черную пасть входа. Дальше – турникеты,

вроде тех, что в метро.

Сначала я увидел три красноватых мигающих глаза: три костра пылали

неподалеку от расположенных широким полукругом конусовидных шатров. Затем -

широкое ровное поле, самолеты, нюхающие пропеллерами воздух. И уже

напоследок – темные фигуры, сидящие у костров.

-Ходынка, - прошептал Снегирь. Что-то в его голосе мне не понравилось...

Мы подходили к ближайшему шатру и навстречу нам поднимались люди.

Вспомнилась Москва-товарная, мародеры: этот, как его, Шевченко, со своими

сподручными. Те тоже сидели, сгорбившись, у костра, ловя тепло, грея жратву.

Время костров, эра костров…

Явственно послышался звон передергиваемых затворов.

-Кто идет?

Голос! - сразу и не понять, человек сказал или прорычал зверь. Шесть либо

семь стволов уставились на нас, вызывая холодок под сердцем.

-Это Вадим, – кто-то у костра узнал провожатого.

Стволы опустились.

Лица, сверкают белки глаз.

-У себя? – спросил Вадим бородача с серьгой в ухе. Тот кивнул, исподлобья

поглядывая на нас. В руках у бородача – ружье с красивым деревянным

прикладом.

-Сюда.

Вадим, наклонившись, проник в шатер.

-Цыган, - окликнул он темноту. Что-то щелкнуло, запахло бензином. Под

потолком вспыхнула тусклая лампочка, провода от которой змеились к клеммам

урчащего генератора.

С соломенного тюфяка поднялся мужик, слегка похожий на Вадима. Такая

же кукольность, лощеный блеск кожи, глаза навыкате. Вот только он был лыс, и во

взгляде читалась усталость.

- Снегирь, здравствуй, - Цыган, похоже, ни на йоту не удивился нашему

появлению, а на меня и Киркорова он и вовсе не обратил никакого внимания. – Я

знал, что ты явишься.

Вадим приблизился к нему, ластясь, словно кошка. Я никогда в жизни не

видел целующихся мужиков: поцелуй Вадима с Цыганом был долгий, глубокий. Я

отвернулся, опасаясь, что меня может вырвать.

-Теперь иди, крошка, - Цыган шлепнул юношу по жопе. – Нам с этими

людьми надо переговорить.

Вадим, виляя бедрами, покинул шатер.

Цыган повернулся к нам. На его башке, как в зеркале, отражалась

лампочка.

-Рад видеть старого партнера… - начал Снегирь.

-Без прелюдий! Сразу к делу.

-Ты, Цыган, знаешь, что нам нужно.

-Знаю. Но не знаю, что есть у вас.

Снегирь кашлянул.

-Тридцать килограммов взрывчатки.

На лице Цыгана не отразилось ничего.

-Взрывчатка? Недурно…

Он подошел к параше. Желая струя загрохотала, как маленький водопад.

Помочившись, Цыган повернулся к нам, неторопливо упаковывая сизую мотню.

-Так что? – в голосе Снегиря слышалось нетерпение.

Цыган отворил дверцу железного шкафа, стоящего в головах его постели,

достал холщовый мешочек.

-Здесь, как и в прошлый раз, ровно тысяча доз.

Снегирь взял мешочек.

-Андрей.

Я скинул рюкзак с плеча и выгрузил на пол шесть черных пакетов.

Крадучись, вошел Вадим, наверное, почувствовал: сделка завершена.

Цыган кивнул нам, прощаясь. Мы покидали шатер, слыша за спиной звук

поцелуя.

-Пидоры, - пробормотал сквозь зубы Киркоров.

Мы, стараясь держаться у стен домов, двигались в сторону барахолки.

Рюкзак стал легким, как пушинка, и усталое плечо только что не пело от радости.

-Жоподеры, б..дь!

-Чего ты, Киркоров, так взъелся на них? – ухмыляясь, спросил Снегирь.

-Ненавижу говнотолкателей, - Киркоров со злобой ковырнул носком ботинка

ледяной нарост на земле. – Перестрелял бы всех.

-Какая тебе-то разница?

Киркоров взглянул на меня, на Снегиря и, не найдя что ответить, махнул

рукой.

Лунный сок заливал окрестность, ночь была ненамного темнее дня. Чаша

стадиона напоминала череп быка. Не больше чем в сотне метрах отсюда – люк.

-Эй, вы, постойте!

Окрик зазвенел в морозном воздухе. Я оглянулся. Двое в форме стрелков

приближались к нам.

-Патруль, - выдохнул Снегирь. – Вот дьявол!

Киркоров выхватил из-за пояса пистолет. Громыхнул выстрел.

-Бежим, б…дь!

Я помчался по сугробам вслед за Киркоровым, неуклюже вскидывающим на

бегу голенастые ноги. Где-то за моей спиной сопел Снегирь и хлопали выстрелы –

один за другим.

Киркоров отбросил в сторону люк и прыгнул в черную кишку.

-Скорее, - крикнул я Снегирю, и увидел, как тот упал лицом в снег.

Пистолет! У меня же в руках пистолет! Выстрел – шаг, шаг – выстрел.

-Вставай!

Снегирь хрипел, но все-таки поднялся на ноги. Расстреливая обойму, я

довел его до люка. Снегирь перегнулся через край и мешком полетел вниз.

Я оглядывался, поминутно оглядывался. Мне все чудилось хлюпанье

подошв по лужам.

-Да не погонятся они, - раздраженно проговорил Киркоров. – Редко сюда

суются.

Единственная рука Снегиря давила на меня. Он стонал, вскрикивал, едва

передвигая ноги.

С канализационного свода капала ржавая вода, раненый все норовил

ухватить каплю сухими губами.

Приходилось часто останавливаться, чтобы перевести дух. Снегирь то

лихорадочно бормотал, то терял сознание. Справа его куртка, от под мышки до

пояса, была липкой от крови.

Во время одной из остановок, уже на железнодорожном полотне, в метро,

Киркоров сказал, глядя на Снегиря, в очередной раз впавшего в забытье:

-Не жилец.

-Заткнись, - его равнодушно-спокойный тон взбесил меня.

Киркоров пожал плечами и сплюнул в лужу – по воде пошли радужные