Василий Гавриленко - Теплая Птица (отредактированный вариант с альтернативной концовкой)

круги.

-Ты чудак, Андрей. Ну, стрелки подстрелили Снегиря… А завтра завалят

меня, послезавтра – тебя. Это резервация, привыкай.

-Заткнись, - повторил я, уже не чувствуя злобы, - только усталость. Я

понимал, к чему он завел весь это треп: намекает, что безнадежного Снегиря

можно бросить здесь.

Раненый застонал.

-Пить!

Я зачерпнул ладонью из лужи. Снегирь ухватился за мою руку со всхлипом

и долго не отпускал. Его губы были шершавые и горячие.

-Поднимайся, Снегирь, - я ухватился за отворот куртки. – Киркоров, помоги.

Тот вздохнул и подставил плечо.

Мы выволокли Снегиря наружу и рухнули на снег. Я дышал полной грудью,

втягивая внутрь себя холодный ночной воздух, - дышал и не мог надышаться. Мне

казалось, что там, во мраке подземелья, я был мертв, и вот теперь ожил, вернее,

родился заново. Я не дышал сейчас – я ел воздух, вместе с дымком далеких

пожаров, вместе с лунным светом, вместе с ледяными иголками звезд, вместе с

крупными снежинками.

Застонал Снегирь.

Я поднялся.

Над обломками кремлевской стены колыхалась поземка.

-Киркоров, покарауль здесь, я за подмогой. Вдвоем мы не одолеем и сотни

метров…

9

СЕРЕБРИСТАЯ РЫБКА

Теплая Птица покинула Снегиря к вечеру следующего дня. Перед тем, как

умолкнуть навсегда, он повернул ко мне искаженное мукой лицо и прошептал - не

знаю, услышал ли кто-нибудь, кроме меня: «Андрей, не напрасно. Не

напрасно…».

Марина и Букашка плакали. Христо, склонив на бок голову, задумчиво

смотрел на горящую свечу. Вовочка и Киркоров перешептывались, поглядывая на

умершего.

«Не напрасно…» Несложно понять, что силился сказать Снегирь, и почему

он обращался именно ко мне.

До последней своей секунды он верил в возрождение. Верил, покидая этот

мир, становясь прахом, проваливаясь в ничто, - он верил! Кто бы мог подумать,

что в этом мягкосердечном любителе собак живет вера такой силы,

неподвластная даже тлену. Глядя на желтеющее лицо мертвеца, я вдруг увидел

за что именно Снегирь отдал свою Теплую Птицу.

За мир без насилия, светлый и радостный, мир покоя и справедливости.

Красивая женщина спускается к чистой речке с кувшином, зачерпывает лазоревую

струю воды.

-Андрей, Илюша, - кричит женщина. В ее голосе – удивление счастью.

Мужчина и мальчик, смеясь, спускаются к ней по круче. Ветерок колышет их

светлые волосы.

-Посмотрите, мальчики.

В кувшине, разрезая воду трепещущими плавничками, плавает

Серебристая Рыбка.

Свеча, замигав, погасла.

-Что ж, пора, - поднялся Христо, дождавшись, пока Букашка зажжет новую.

Я и Киркоров обернули Снегиря холщовой материей. Он был холодный, как

лед. Подняв, понесли вслед за Букашкой.

На улице завывала метель, и к ее завыванью примешивалось нечто

постороннее, живое.

-Воют, - проговорил Вовочка, зябко кутаясь в бушлат. – Почуяли, звери, что

хозяин ушел.

Это и вправду выли псы Снегиря.

Река несла куда-то зеленоватые воды. Мутная луна смотрела на шестерых

людей, провожающих в последний путь седьмого. Неподвижность и тишина,

тишина и неподвижность…

-Друзья мои, - негромко сказал Христо, - Братья мои, сестры мои. Где-то

там, на небе, есть кто-то, я знаю, - трудно в это поверить, - я и сам, кажется, не

верю, но кто-то есть. Этот кто-то, плохой он либо хороший, ждет всех нас. Ждет –

и это значит, мы не одиноки. Нет с нами Снегиря, - его голос сорвался. – Он

отправился к тому, кто ждет его. И к тому, что его ждет. Надеюсь, нашего Снегиря

ждет только хорошее…

Букашка заплакала. Киркоров, сопя, привязал к ногам покойника тяжелый

камень.

Удар тела о воду резко, словно выстрел, разорвал тишину. Туча брызг

окутала Снегиря и медленно утянула на дно. Наконец, все успокоилось, лишь

расходящиеся к противоположному берегу круги напоминали, где исчез человек.

Скоро пропали и они.

-Покойся с миром, Снегирь, - произнесла Марина.

Некоторое время мы все стояли, глядя на реку. Каждый думал о своем.

-Идемте, - сказал Христо. – Нужно поесть и ложиться спать. Мы живы, а

живым это необходимо.

-Андрей.

Непрочный сон покинул меня. Лицо Марины белело в темноте.

-Да?

-Обними меня.

-Марина, нужно спать.

-Мне холодно.

Сущий ребенок! Я повернулся на постели и крепко обнял ее. Лицо Марины

влажное, губы соленые.

-Плачешь?

-Жалко Снегиря.

-Да, - я вздохнул. – Он был настоящий.

-Настоящий кто?

-Ну, друг настоящий. Человек настоящий.

-А.

Она высвободилась из объятий и села, обхватив руками колени.

Из коридора донеслись неторопливые шаги. Букашка совершала ночной обход.

-Андрей, ты когда-нибудь представлял себе возрожденный мир?

Серебристая Рыбка заскользила перед моими глазами.

-Нет, не представлял, - соврал я.

-А вот я часто представляю, - задумчиво сказала Марина. – Знаешь,

Андрей, как бывает: насмотришься на все эти зверства, и на душе усталость,

неверие ни во что, просто … хочется умереть. Я тогда закрою глаза, и вот он, мир

Христо.

-Христо?

- Не только Христо, но и мой, и твой, и всех хороших людей. Я вижу дома -

не те бетонные коробки, что служили бывшим, а деревянные – непременно

деревянные – красивые дома. Люди, живущие в них, приветливы и внимательны

друг к другу, они вместе трудятся, вместе едят, вместе растят своих детей.

Андрей, ты когда-нибудь видел в Джунглях детей?

-Нет, никогда.

-И я тоже. Но они появятся, дети, если мы построим новый, прекрасный

мир, то дети непременно придут в него.

Снова вспомнилась Серебристая Рыбка. Там, в моем видении, был

мальчик, мой сын. Кажется, Марина называла его Илюшей…

-Обязательно придут, - со всей уверенностью, на какую был способен,

сказал я. – Обязательно.

Она негромко засмеялась и, прикорнув к моему плечу, уснула.

Я лежал, таращась в темноту. Сон остался где-то на дне этого короткого,

как воробьиный нос, разговора. Моя жизнь в Джунглях плыла перед глазами.

Существование игрока, встреча с Мариной, путешествие по железной дороге,

Московская резервация… Со мной ли все это происходило? Если со мной – то я

счастливчик. Да, я настоящий баловень судьбы…

Обязанности завхоза Христо возложил на Марину. Я обрадовался, полагая,

что теперь удвоенные пайки посыплются на меня, как из рога изобилия. Однако, я

заблуждался. Скупость и расчетливость Марины поражала. Она дала от ворот

поворот Вовочке, требовавшему дополнительную банку тушенки ежесуточно. А

также - Киркорову, вдруг пожелавшему сменить обувь. Я догадывался, что эта

строгость – в память о старом завхозе, о Снегире.

-Андрей, - Букашка заглянула в нашу с Мариной келью. – Христо зовет.