Роман Злотников - Экскурсия в ад

Дав возможность произвести выстрел, Славка с напарником прикрылись своими огромными щитами, почти полностью перегородив дверной проем и обезопасив его от стрел, давая возможность двум безоружным воинам втащить лежащий на земле таран внутрь башни.

Еще мгновение — и дверь перед носом обескураженного и разъяренного противника захлопнулась, лишив того с таким трудом поднятого на стену тарана.

Пораженный быстротой операции, Данька согнулся в поясе, одновременно ногой наступив на арбалетное кольцо. Зацепив поясным крюком тетиву, он выпрямился, таким образом взведя арбалет. Из стоящего рядом колчана парень вытащил один из четырех оставшихся болтов и вложил его в арбалетное ложе. От многократно проделанных подобных «упражнений» спина жутко болела, но Данька улыбнулся: «Все-таки этот „прибор“ я освоил, пожалуй, получше многих жителей нынешнего времени». За пару дней многие из монгольских воинов пожалели о решении старого оружейника дать Даньке арбалет.

Колька же, вооруженный боевым топором и круглым щитом, в схватках стал участвовать только сегодня, после того как приставленный сотником оберегать их с Данькой телохранитель поймал стрелу.

Переходящее в свист шипение сменилось грохотом взрыва, и сорванную взрывной волной наружную дверь швырнуло внутрь башни. Кувыркнувшись в воздухе, она с огромной скоростью пролетела в противоположный конец здания и, врезавшись в стену, размазала стоящего возле бойницы ополченца.

Сизый пороховой дым ворвался внутрь, и Данил закашлялся. Следом за дымом в надвратную башню кинулись воины противника. Данил находился правее взорванной двери и успел среагировать на появление врага.

Прикрываясь круглым щитом, первым в помещение ворвался тяжело вооруженный монгольский воин. Его корпус прикрывал цельный панцирь, по внешнему виду не восточной работы. Весьма необычный доспех для монгольского латника, в среде которых, насколько знал Данил, преобладали чешуйчатые доспехи. Почти наверняка трофейный. Такой доспех распределяет удар по всей поверхности тела, тем самым гася его.

Но ни один доспех не выдержит арбалетный болт, выпущенный с дистанции в пару метров, да еще пришедшийся не в лицевую, усиленную броней часть, а в слабо защищенный бок. Болт вошел сантиметров на пять ниже подмышечной впадины, мгновенно убив нукера. Но ситуацию это не меняло, и в дверной проход за первым уже шли другие.

Первыми встретили врага трое дружинников, стоявших ближе всех к двери. Один из них, имени которого Данька не знал, принял удар сабли монгола на щит, а затем сверху рубанул сам. В воздухе мелькнула стрела, выпущенная из-за спин нападающих, и пробила правое плечо русича. Сабля выпала из ослабевших пальцев, звякнув о пол. Его соперник, воодушевленный нежданной помощью, прыжком сократил дистанцию и вскинул саблю для удара. Закончить ему не дала пробившая грудь стрела.

Спустя секунду еще один дружинник вышел из боя, упав на пол с разрубленной головой. Они гибли, но тем не менее свое дело эти трое сделали: не дали возможности противнику рассредоточиться по башне, локализовали прорыв, удержав врага фактически на пороге, тем самым не давая реализовать численное преимущество.

А потом на атакующих обрушились оставшиеся защитники во главе со Славкой, и монголы начали пятиться. Через минуту ожесточенной рубки бой сместился в проем двери, в котором могли рубиться одновременно не более трех человек с каждой стороны.

И тем не менее это был конец. Силы защитников таяли и, в отличие от нападавших, пополнить их было некем.

Еще один русский воин упал, получив рубящий удар сабли в основание шеи. Освободившееся место в сражающейся тройке занял Колька.

Вложив в арбалет очередную стрелу, Данька занял позицию в пяти метрах за спиной друга, стараясь взять на прицел его противника.

Но Колька и без него прекрасно обходился: обрушивая серию мощных безостановочных ударов на щит своего соперника, он заставил того уйти в глухую защиту, не давая даже мгновения для контратаки. Один из Колькиных ударов оставил на щите монгола глубокую зарубку; следующий бьет в это же место и разрубает щит пополам, последний удар довершает дело, врубаясь в левое, теперь беззащитное, плечо врага.

Но торжество Кольки было недолгим, из-за спины уже падающего нукера скользнувшее змеей копье ударило чуть выше поножи, прорвав кольчугу и глубоко войдя в плоть. Вскрикнув, парень схватился за ногу и, не удержав равновесия, повалился на спину. Монгольский воин метнулся в образовавшийся разрыв, намереваясь добить парня, но Данька не мешкал, и его арбалетный болт ударил в живот, отбросив противника обратно.

Дальнейшего Данька уже не увидел. В следующую секунду его, как и Николая, перебросило на многие, многие годы вперед, в гораздо более безопасный для человека мир. Более безопасный везде, кроме того места, в котором они оказались.

Стены детинца оборонять даже не пытались, семнадцати человек слишком мало для того, чтобы удерживать периметр крепости. Город уже полностью захвачен и дальше отступать попросту некуда, по этой причине последним оплотом организованной обороны города стал Успенский собор. Горстка оставшихся воинов перекрыла баррикадами все три входа в здание собора и заняла оборону за ними. За их спинами собралось несколько сотен горожан, в основном женщин и детей. Среди собравшихся Андрей признал княгиню с невестками.

Сколько точно атак они уже отбили, парень не помнил, вернее сбился со счету. В одну из атак верой и правдой послуживший эспадрон был переломлен ударом сабли, и теперь парень орудовал боевым топором.

Завалив основание баррикады вражескими трупами (только около их укрепления Андрей насчитал шестерых), воины охладили пыл захватчиков и заставили изменить тактику. После последней атаки степняки пообещали пощадить всякого, кто выйдет из собора сам. Монголам не поверили, никто из горожан не пожелал покинуть здание. Это окончательно вывело захватчиков из себя, и они поклялись зажарить всех, кто заперся в здании, заживо.

Насчет зажарить они, конечно, погорячились, каменные стены не желают гореть, даже если их обложить хворостом, но вот от проникающего в здание дыма дышать становилось все труднее.

Наслаждаясь короткой передышкой, Андрей сидел на полу, опершись спиной на баррикаду, с интересом наблюдая за происходящими в центре собора событиями. Рядом, обнимая его за плечо, сидела Ксюша.

Несмотря на завесу дыма и полумрак Успенского собора, Андрей различал стоящих в центре беженцев. Все от мала до велика держат в руках зажженные свечи. Нестройное церковное пение исполнялось самими же собравшимися.

Пение смолкло, и стоящий на возвышении епископ Митрофан обратился к пастве. Его речь сильно заглушали крики обкладывающих здание хворостом монгольских воинов, но общую мысль сказанного Андрей все-таки понял. Епископ спрашивает собравшихся об искренности и добровольности пострига.