Борис Орлов - Робин Гуд с оптическим прицелом. Снайпер-«попаданец»

Билль стреляет немногим хуже меня. Причем однажды я заставил его все-таки взять в руки мой Bear Attack, и с ним он показал отменные результаты. Техника у него, конечно, своеобразная — мои тренера от такой техники просто бы повесились! — но все, что дает хорошие результаты, заслуживает права на существование. Зато в чем малый — абсолютный гений, так это в искусстве маскировки в лесу. Можно пройти от него в двух шагах и не заметить. Ну, естественно, что в прошлой, «мирной» жизни он пользовался этим умением постоянно, а потому в его доме оленина не переводилась. Что вызвало бешеную ярость каких-то «охранников леса» — что-то вроде наших егерей и лесников. В конце концов, они таки подловили парня, что, впрочем, стоило им двух человек. Но Билль был опознан и счел за лучшее домой не возвращаться. Ну, еще бы, если там его ждало только «Враги сожгли родную хату, сгубили всю его семью»!..

Статли я начал натаскивать на сарацинский лук. Пусть у нас в отряде будет две «вундервафли», или как там фрицы именовали чудо-оружие? В принципе, в два таких лука мы можем, не хвалясь, остановить отряд рыцарей человек в пятнадцать-двадцать, а если попридержать — так и больше. А дальше? Так что первое и главное, что придется сделать как можно скорее, — выучить здешних хотя бы английскому луку, раз уж сложносоставных не предвидится.

Однако все на своих, пусть и крепких, плечах я один не выволоку. А значит, нужно передать часть полномочий помощникам. Которыми и станут Ли и Статли…

— …Энгельрик, я хочу поговорить с тобой. Здесь и сейчас. Ты слушаешь, я — говорю!

Энгельрика я перехватил, когда он просто без дела шатался по лесу, делая вид, будто охотится. При моем появлении он вздрогнул и торопливо перекрестился. И сейчас смотрит на меня исподлобья, очень нехорошим взглядом.

— Энгельрик, слушай. Я хочу сделать тебя командиром одного отряда. Научи парней махать мечом.

— Мне ничего не надо от тебя, колдун!

Голос грозный, и рука на рукояти меча, но вот глаза… Да что ж ты меня так боишься-то, Энгельрик Ли? Что я тебе сделал? Альгейду увел? Ну, извини, но тут уж свободный выбор свободной девчонки…

— Зачем ты называешь меня колдуном? Ты что, видел, чтобы я хоть раз колдовал?

Энгельрик стискивает рукоять меча так, что у него белеют костяшки:

— А кто же ты, если не колдун? Ты посмотри на себя! Джильберт рехнулся от горя, когда Робина повесили, и теперь готов любого, мало-мальски похожего, принять за своего сына! Но ты посмотри на себя! Какой ты Робин? Ты не умеешь говорить, ты стреляешь из лука как сам дьявол, на тебе колдовская одежда! Кто же ты, если не колдун?!

А парень-то не только фехтовальщик, он еще и думать умеет?! Однако…

— Послушать, Энгельрик. Я не колдун. Я — человек, как ты или Хэб.

— Еще скажи, что ты — Робин Хэб!

— Нет. Я не Робин Хэб. Я — Роман Гудков. Я пришел издалека. Оттуда, — я махнул рукой куда-то на восток. — Там носят такую одежду, как на мне. Там говорят, как я. Там мой дом. Там Локтево.

Энгельрик смотрит все еще с вызовом, но уже как-то спокойнее. Потом вздыхает:

— Как же тебя угораздило попасть к нам, Рьмэн Гудкхой из Лоуксцевоу? Зачем ты к нам попал?

— Это очень долго рассказывать, Энгельрик. Я знаю еще не все названия… Сначала — по воде. Долго-долго. Потом — по земле. Тоже долго-долго. Вот так я и попал сюда.

Я стараюсь говорить проникновенно и задушевно. На Энгельрика это действует весьма положительно, он слегка расслабляется и, под конец, даже отпускает рукоять меча:

— Альгейда… Она знает, что ты — не Робин?

— Да… Алька знает. Только она думает, что я знаком с дьяволом. Будто бы я заплатил своей душой за то, чтобы оказаться здесь, получить мой лук и уметь хорошо стрелять, чтобы убивать рыцарей.

Я еще не очень хорошо говорю на местном наречии, поэтому Энгельрик некоторое время пытается сообразить, что это я такое сказал, но потом, видимо, понимает все верно. Его лицо затуманивает печаль:

— Она знает, что ты — не Робин, но все равно… с тобой?

Черт, вот ведь бедолага! Он любит эту рыжую чертовку, а она, судя по всему, ноль внимания, фунт презрения. Видно, у нее был роман с настоящим Робином, а Энгельрик… Блин, я могу только посочувствовать парню. Знаю я, что такое неразделенная любовь. Из-за чего б, вы думали, меня в армию из МГУ понесло?..

Я подхожу к нему поближе и чуть приобнимаю за плечи:

— Слушай, я не могу пообещать тебе Альгейду. Она так решила, она имеет право решать. Но давай будем друзьями. Я не стану убивать тебя, если Альгейда передумает. Если ты сумеешь отбить ее у меня — отбей!

Он очень удивлен. Он силится понять: как это я предлагаю ему ТАКОЕ. Потом снова мрачнеет:

— Ты ее не любишь. Ты не должен быть с ней! — гордо заявляет он и снова кладет руку на меч.

Ага. Ну, что-то такое у меня уже было. Тогда я объяснял своему другу, что не желаю получить от него пулю в спину только за то, что медсестра Марина предпочла ему меня…

— Ты не понял. Я люблю Альгейду так сильно, что если с тобой она будет счастливее, чем со мной, — пусть уходит к тебе! Если с тобой она счастливее, чем со мной, — пусть будет с тобой!

Секунду он переваривает услышанное. Потом поднимает на меня глаза.

— Ты сейчас сказал правду? — Его голос чуть заметно дрожит. — Ты любишь ее так, что ради ее счастья готов ее отпустить?

Так, максимум честности во взгляде и максимум уверенности в голосе. Щаз, так я тебе Альку и отдал, но терять такого бойца — фигушки! А уж обаять салажонка сержант завсегда сможет!

— …Ты, наверное, еще не знаешь, что я — не из вилланов. И не из йоменов. Я сын и наследник сера Ли из Вирисдэла…

Опа! А чего это я прослушал? Ага, парнишка — из феодалов. Тогда понятно, откуда такие познания в рубке на мечах…

— …Я убил на поединке Францва Тэйбуа, племянника Хэя Хайсбона, знатного норга. Люди Хайсбона набросились на меня и посадили в тюрьму. Ночью мне удалось бежать, и вот уже год, как я здесь. В манор моего отца (блин! Так «манор» — это замок?!) мне возвращаться нельзя — меня там сразу же схватят. Вот и брожу с молодцами старины Хэба…

— А ты дружил с настоящим Робином?

Энгельрик мнется. Интересно, с чего бы это?..

— Извини, Рьмэн Гудкхой, но… Нет, клянусь святым Климентом! Я не был его другом, как он не был моим! Он был дерзок, он с самого начала предлагал меня повесить, и потом Альгейда… — он сбивается и умолкает, опустив глаза.

Клиент дозрел. Я чуть толкаю его в плечо, а когда он удивленно поднимает на меня глаза, протягиваю ему свою руку:

— Я хочу быть твоим другом, Энгельрик. Ты хочешь стать моим другом?

Он молчит, потом порывисто хватает мою руку, но вместо того, чтобы пожать, зачем-то прикладывает ее ко лбу:

— Клянусь святым Климентом, я буду тебе верным другом Рьмэн Гудкхой! И никогда не возжелаю ничего твоего, кроме того, что разрешил мне желать! Отныне я — твое плечо, Рьмэн Гудкхой! Будь уверен во мне!