Вадим Панов - Куколка последней надежды

За каменными стенами амфитеатра не было ветра, и тончайший шелк, мягко окутавший женщину, не защищал, а украшал тело. Прозрачный белый шелк, не скрывающий ни одной черточки прекрасной фигуры.

«Что я ищу здесь?»

Олеся медленно повернулась, и под ее взглядом на пустых скамьях амфитеатра стали появляться песочные часы. Тысячи песочных часов. Миллионы песочных часов. Миллиарды. Миллиарды одинаковых песочных часов окружали Олесю, и бесчисленное количество песчинок, порхающих в стеклянных колбах. Количеством песчинок часы и отличались друг от друга. В некоторые из них песок был набит, натолкан, спрессован, чтобы поместилось как можно больше, еще больше, даже удивительно, как выдержали такое давление хрупкие стеклянные колбы. В других песка оставалось мало, совсем чуть-чуть, но внушительная горка в нижней половине часов показывала, что когда-то и они были забиты под завязку. А в некоторых часах было всего по нескольку крупинок, стремительно падающих в пустоту…

— Иногда шорох песка заглушает ветер.

— И ветер обижается?

— Ветер никогда не обижается. Он вечен и знает об этом.

— И поэтому грустит.

— Ты знакома с ветром?

Анку сидел в кресле-качалке. Изогнутом и скрипучем, старом и совсем не вечном: щегольская когда-то полировка облезла, обивка протерлась, а один из подлокотников был заботливо подвязан веревочкой.

— Ты знакома с ветром?

— Я просто подумала, что это знание должно вызвать грусть.

— Ты подумала правильно, — не стал спорить Анку. — А что бы ты сказала, если бы ветер не знал о своей вечности?

— Я бы сказала, что он боится, — медленно ответила Олеся.

— В яблочко.

Старик поднес к длинному носу грязноватый платок и натужно высморкался. Тощий, словно высушенный, с резкими чертами лица и длинным носом, он был похож на цаплю, наряженную для смеха в неопрятный бурый камзол.

— Болеешь? — профессиональным тоном осведомилась женщина.

— Ветер — друг, но иногда он шутит.

— Устраивает сквозняк?

— Забирается внутрь. — Анку аккуратно переложил платок и вновь высморкался. — Ему интересно быть со мной. А мне интересно с ним. Другие гости бывают здесь нечасто.

— Но все-таки бывают.

— Когда соберутся с духом.

— Тебя не любят.

— Меня боятся.

— За что?

Старик с веселым интересом посмотрел на Олесю.

— А ведь я сам не понимаю, красавица, клянусь этой пустыней — не понимаю! В отличие от многих, я не приношу смерть, я всего лишь оповещаю о ней.

— И кто оповещает сейчас?

— У меня много «я», красавица. У меня очень много «я».

— Поэтому ты никогда не опаздываешь.

— Поэтому я всегда прихожу вовремя. — Анку бросил взгляд на часы. — Да, вовремя. Но не ко всем.

— За что же ты так полюбил меня, горе-вестник?

— Тебя? — Старик рассмеялся, и его смех плавно перешел в затяжной кашель. — Тебя? Мне нравится все необычное, красавица. А такие, как ты, встречаются редко, очень редко.

Анку поднял голову, Олеся машинально последовала его примеру и едва не вскрикнула, сумев подавить удивленный возглас в самый последний момент: над амфитеатром кружила прекрасная белокурая женщина с огромными черными крыльями.

— Разве не удивительно?

Олеся опустила глаза, закусила губу, чуть вздрогнула, почувствовав, что холодный взгляд ветра проник под тонкий шелк одежды.

— Расскажи мне о смерти, красавица, — попросил Анку.

Олеся жестко посмотрела в воспаленные глаза старика.

— Я дарю жизнь!

— Неужели? — Анку скрипуче рассмеялся, и ветер, словно отгадав желание старика, создал перед женщиной крутящийся столб пыли. — И много жизней ты подарила смерти?

— Отстань! — Олеся попыталась загородиться рукой, но что толку отмахиваться от ветра? Стремительный хоровод закружился вокруг нее. — Отстань!!

Человек, с ужасом наблюдающий за приближающимся монстром, рот скривился в отчаянном крике, лицо перекошено животным страхом… Борис фон Доррет, за мгновение до конца понявший, что его меч не выдержит чудовищного удара Лунатика… Еще один незнакомец, безучастно, с каким-то невозможным спокойствием смотрящий на стремительно приближающуюся землю…

— Я действительно не понимаю, почему люди боятся меня, — тихо проворчал Анку.

— Все дело в репутации, — холодно объяснила Олеся. Она решительно шагнула из пыльного облака, и оно мягко осело на камни амфитеатра. — Зато я теперь окончательно поняла, почему к тебе редко ходят гости.

— Ты сильна, — протянул старик, — сильна… Это тоже встречается не часто.

— Я вернусь. Я снова полечу над облаками, — тихо, но твердо сказала женщина.

— Пока ты не ушла, — Анку вновь достал платок. — Присмотрись к часам. Это не задержит тебя надолго.

Олеся хмыкнула, секунду постояла, раздумывая над предложением старика, затем не спеша подошла к ближайшему ряду часов.

— Я ничего не вижу.

— Присмотрись.

Зина, гибкая черноволосая пантера, расслабленно, как на пляже, расположившаяся на своем песке. Ее глаза мечтательно закрыты, по губам скользит довольная улыбка, и она совсем не видит, с какой громадной скоростью падают в пустоту ее песчинки.

Екатерина Федоровна. В ее часах осталось совсем мало крупинок, но на задумчивом лице старухи не видно боли или страха, только грусть.

Девушка, тонущая в гигантской груде песка. Что с ней случилось? Оступилась? Потеряла равновесие? Коварные песчинки заманили ее в свою воронку, сдавили тело, сломали волю, не позволяя вырваться из смертоносной ловушки. А ведь в ее часах так много…

— Зачем ты показал мне это?

Ветер-шутник прошелестел в ответ что-то неразборчивое.

— Зачем?

Олеся обернулась. В центре амфитеатра мерно покачивалось пустое кресло.

Олеся открыла глаза.

В спальне было тихо-тихо. Необычайно тихо. Пугающе тихо. И только шорох занавесок на окне да легкое дыхание лежащей рядом Зины нарушали эту величественную, мрачную тишину. Осторожно, стараясь не разбудить подругу, Олеся поднялась с кровати, машинально поправила тончайший шелк, белой дымкой струящийся по ее телу, и вышла из спальни.

— Я знала, что ты придешь.

Белокурая красавица холодно смотрела из беспросветного мрака зеркала. Могучие черные крылья устало сложены за спиной, но гордая поза, вызывающий блеск ореховых глаз говорили сами за себя — сил у нее оставалось очень много.

— Ты испугалась?

— Я не боюсь.

— Ты испугалась. — Черные крылья презрительно дернулись.

— А даже если так? — Олеся протянула руку, погладила отражение по щеке. Бессмысленно врать самой себе. — Я испугалась.

— Чего?

— Я боюсь, что ты не уйдешь. Что после того, как все закончится, ты по-прежнему останешься со мной.

— Тебе придется смириться с этим. — Красивые губы высокомерно скривились.