Олег Верещагин - Горны Империи

– А что там? – снова с типично девчоночьим любопытством спросила она. Денис, пристроившись на краю скамьи и осматриваясь – в небольшой и очень аккуратной даже для девчонки комнатке Насти он был впервые, – собирался уже было ответить… но тут из вынесенных динамиков послышался голос самого Дениса – только «овзросленный» техническим ухищрением. Денис полупел-полуговорил:

И снова его же голос, только другого тембра:

– Это ты! – засмеялась Настя удивленно, но тут же оборвала сама себя, чуть наклонившись к магнитофону – слушала, как Денис… или кто?.. сказал мрачно:

– Введите…

И – женский голос, красивый и взволнованный:

– Оййй… – выдохнула Настя и подняла ладони к губам.

Готова ты сознаться в прегрешеньях?

Голоса взлетали по очереди… А Денис не слышал – он смотрел на Настю, как смотрит измученный жаждой человек на кружку с водой. У него еще мелькнула логичная и ироничная мысль: «Ну тебя и развезло…» – но тут же исчезла, соскользнула в темноту по краю золотистого силуэта девчонки…

– Довольно! – истошный крик.

Песня закончилась, только лента шуршала. Настя протянула руку, выключила магнитофон. Стало совсем тихо, лишь со двора неслись звуки казачьей гулянки – но они были словно бы вдали.

– А с кем ты пел? – тихо спросила Настя.

– Это моя мама, – ответил Денис так же тихо.

Девчонка вдруг весело сказала:

– Это хорошо!

– Что? – удивился Денис.

– Красивый голос, – пояснила Настя. И снова засмеялась. Непонятно. – И за подарок спасибо. Красивая песня… только грустная. Я по истории учила – это про те времена, когда женщин жгли за колдовство, да?

– Учила? – вырвалось у Дениса.

Но Настя не обиделась.

– Есть же звуковые учебники, – она безошибочно кивнула в сторону полки с кассетами и книгами. – И книги Брайля. Только я их не люблю.

Денис опять пережил острый приступ желания – желания поцеловать ее в глаза. Ни разу в жизни он не целовал девчонок всерьез и даже испугался этих накатывающих волн желания, которые почти лишали его возможности контролировать себя. Мальчишка поспешно отодвинулся, кашлянул и сказал:

– Скоро Иван Купала… Послушай… Если я приеду за… – он прокашлялся. – За тобой… ты пойдешь со мной гулять в лес?

– Я? С тобой? – Лицо Насти стало растерянным. Потом растерянность скользнула, как за крепостную стену, за насмешливость. – Тебе что, делать нечего?

– Ты пойдешь? – спросил Денис упрямо – как хватаются за врага, балансируя на краю пропасти.

Пальцы Насти прошлись по панели магнитофона, словно стирая невидимую пыль.

– Если ты не приедешь – значит, ничего и не говорил, – сказала она, поднимаясь. – А теперь уезжай.

– Да, – Денис тоже встал.

Гришка поймал Дениса за порогом. И удивленно спросил:

– А ты чего приезжал-то?!

– Кормят у вас хорошо, – ляпнул Денис.

Гришка вытаращил глаза.

Денис проехал полпути. Проехал несколько не в себе – то мотался в седле, то начинал горланить песни кусками, перескакивая с одной на другую, то разговаривал с конем. Ему совершенно не было дела вообще ни до чего, кроме бешено, с искрами и брызгами крутящегося внутри него радужного шара из счастья. Совершенно нелепого и даже неуместного вообще-то на «общеполитическом фоне».

Когда мочевой пузырь дал о себе знать, Денис слез с коня. И, сделав дело, обернулся, услышав шум приближавшейся машины.

Списанный армейский вездеход затормозил неподалеку. За рулем сидел мужчина. Еще двое, лет двадцати пяти – тридцати, в простой одежде, обошли машину и остановились – один у капота, другой у грузового люка, глядя на Дениса.

– Здравствуйте, – сказал мальчишка.

Никого из этих троих он не знал и вроде бы никогда не видел. Чувство опасности шевельнулось – а потом забилось в истерике, потому что из рукавов у обоих бесшумно выскользнули и закачались на кожаных ремешках увесистые гирьки.