Александр Афанасьев - Падение Вавилона

– Стой! Тормози и боком! Огонь!

Сам командир группы поднял свой автомат и ударил по вертолету, даже не по вертолету, по тени в пыли через лобовое стекло «Рама», мгновенно покрывшееся дырами и белыми трещинами, он бил непрерывной очередью, потому что сейчас гораздо важнее количество пуль в секунду, а не точность. Еще один боевик додумался совсем до безумного – он ударил из пулемета М60 по цели, просунув ствол между сиденьями и паля в тесном, закрытом пространстве фургона длинной очередью через лобовое стекло. Что-то вскрикнул Мануэль, а потом этот звук пропал, в голове ничего не было, кроме обезумевшего отбойного молотка, вскрывающего череп, чтобы добраться, наконец, до мозга. Машина шла юзом, неуправляемая – но шла все тише и тише, Мануэль бросил руль, он давил на тормоз, закрывал оба уха руками, и что-то дико орал, дышать было нечем из-за пороховых газов. Наконец, машина остановилась, эль-команданте Салинас, оглохший, с обожженным пламенем пулемета лицом, на ощупь открыл дверь и попытался вывалиться наружу, в пыль, куда угодно, только подальше от этого озверевшего, сошедшего с ума молотка. Ручка двери легко поддалась, он вывалился наружу, его автомат висел на груди с пустым магазином. Держась за верх дверцы, не понимая, где он и что он, он попытался сделать шаг, но в этот момент дверь вэна ударила его с силой идущего на полном ходу тепловоза, и свет в глазах бывшего полицейского мексиканской федеральной полиции померк в ослепительно яркой вспышке. Как старый телевизор выключаешь – изображение моментально превращается в яркую точку в середине экрана. Потом гаснет и она.

Сержант, понимая, что времени у него несколько секунд, не больше, выставил тяжеленную винтовку на сошки, зажал приклад и, особо не целясь, открыл огонь, примерно прикидывая, где может быть машина. Он стрелял так, как никогда не стрелял из этой винтовки. Раз за разом он посылал пули калибра 0,50 дюйма в смутный силуэт машины, в лобовое стекло, в распахнувшуюся дверь, в мерцающие в салоне машины вспышки – в пыли они отлично были видны как вспышки фонаря, примерно прикидывая, чтобы прошить этими большими, тяжелыми и быстрыми пулями салон машины насквозь, чтобы никого не осталось в живых. От вертолета длинной очередью ударил пулемет, он знал пулемет Кавальо, потому что именно он всегда прикрывал его. Это значило, что в вертолете остались выжившие…

– А-ха!!! – заорал сержант, хватая ртом наполненный пылью, пороховыми газами и острым запахом бензина воздух…

Он не знал и не хотел знать тех, кто его спасал, он вообще не хотел ничего знать, он просто хотел больше не бояться. Он, Альфредо Бентес, был вовсе не злым человеком, просто он родился в Сьюдад-Хуаресе. Знаете, что такое Сьюдад-Хуарес? Это город на самой границе, большой, сильно разросшийся – за последние пятьдесят лет в несколько раз – и уродливый. Этот город всегда жил за счет своего северного соседа, но никогда эта зависимость не была столь сильной, как в последнее время. Когда-то давно, когда здесь занимались контрабандой виски, а не кокаина, Сьюдад-Хуарес был небольшим, нищим, грязным городком приграничья. Во время сухого закона он жил тем, что парням с соседнего берега для того, чтобы выпить, нужно было просто перебраться на другой берег реки. Тогда, в те благословенные времена, когда пограничники и таможенники ездили на лошадях и могли быть вооружены только пистолетом-пулеметом Томпсона, на реке Рио-Гранде была куча лодок, и американские парни переправлялись на другой берег по ночам, чтобы хватить пару стаканчиков прямо на том берегу, загрузить несколько ящиков виски для себя и на продажу – и тронуться в обратный путь. А в остальном это был маленький городишко, сюда приезжали фермеры с округи, которые выращивали скот на продажу, свой и ворованный в Техасе, здесь были пекарни, шили одежду, перегоняли машины с той стороны границы, были еще какие-то промыслы. Но все это и близко не было похоже на огромные микеладорес (макиладорес), которые здесь возвели янки.

История микеладорес начинается в шестидесятых, когда американцы начали выводить производство за границу, но еще не открыли Китай. Вот тут-то и начали появляться в соседней стране огромные бетонные коробки заводов, разоряющие собственную мелкую промышленность и выпивающие все соки из местных. За двадцать лет пейзаж мексиканского севера изменился до неузнаваемости, но это была еще не катастрофа. Катастрофа наступила потом, через поколение.

Альфредо Бентес вырос в районе, где жили рабочие с одной из микеладорес, грязном, кишащем крысами и насквозь преступном. Надо было объединяться, потому что рядом были еще более страшные барриос. Барриос – это были трущобы, там жили те, кто нигде не работал и занимался преступным промыслом. Это была последняя ступенька в ад, а их район был ступенькой предпоследней. Те, кто жил в барриос, ненавидели их – ненавидели за то, что их матери и отцы имели хоть какую-то, но постоянную работу и на их столе был свой кусок хлеба постоянно, хоть жили и небогато, но все же жили. Почему-то жители барриос ненавидели их намного сильнее, чем они ненавидели богатых, у которых тоже был в городе собственный район, огороженный стеной, с колючей проволокой и вооруженными автоматами охранниками. Видимо, дело было в том, что богатые представлялись этакими неземными, не местными существами, которые живут на какой-то другой, огороженной забором с колючей проволокой планете. А вот их район никто не огородил колючей проволокой, да и полицейские здесь появлялись только тогда, когда надо было задержать кого-то или устроить засаду на наркоторговцев – район через дорогу перешел и делай что хочешь.

И переходили. И делали. Почти каждый день.

В девять лет старший брат привел Альфредо в банду – это была не только банда, но и что-то вроде отрядов самообороны тех, кто стоит на предпоследней ступеньке социальной лестницы, от тех, кто стоит на последней. Принимать его – то есть избивать до полусмерти – его не стали, просто предупредили, что за предательство – смерть. Сначала он был просто наблюдателем – сидел на крыше и смотрел, не пытаются ли люди из барриос пересечь разделительную черту, между кварталами которой была дорога. И у той и у другой стороны было оружие – пистолеты, ружья, даже автоматы, но шли они в ход редко. Были и охотничьи ружья с оптикой, наблюдателей можно было снять, но, по негласному уговору, этого не делали, до определенного возраста не убивали, если только случайно. Потом Альфредо приобрел первый пистолет и стал солдатом на разборках. В пятнадцать лет он совершил первое убийство – это было поздно, он знал пацана, который начал убивать в двенадцать, и к четырнадцати – возрасту уголовной ответственности – на нем было больше тридцати трупов. В пятнадцать его убили.