Валидуда Анатольевич - Молох Империи

– Вообще-то, я потерял голову, – говорил на допросе Гетнер. – Вместо того чтобы попытаться руководить обороной я бросился к картотеке, хотя мог бы приказать уничтожить ее кому-нибудь другому, хотя бы тому же дежурному по комплексу или дежурному по штабу полка… Я просто растерялся, я никогда не служил в боевых частях БН.

– Вы заявили, что получили назначение совсем недавно, – заметил Фохт.

– Верно. Я еще не успел принять всю документацию, не успел войти в курс всех дел.

– А кто был до вас начальником ТСК?

– Полковник Самхейн. Он тоже не слишком долго здесь пробыл. Его перевели сюда на повышение, а потом он был арестован после междоусобицы, там наверху, между Саторой и Вешенером.

– Если бы у вас была возможность, вы бы и правда перебили всех обитателей блока номер семь?

– Да, хотя безо всякого удовлетворения. Инструкции должны выполняться…

Фохт навестил санчасть, битком набитую раненными бээнцами и больными заключенными. Для своих раненых Фохт приказал разбить полевой лазарет.

Санчасть оказалась мрачным местом – те же камеры, решетки и теперь уже отключенные лазерные заграждения. Те раненые, которым не хватало коек, а их было абсолютное большинство, лежали на суррогатных матрацах прямо на полу и так тесно, что некуда было ступить ногой.

– Медикаментов хватает? – спросил Фохт у лейтенанта медицинской службы.

– На исходе, командир.

– Нельзя ли как-то улучшить их содержание?

– Пока нет, командир. Вот когда будем эвакуировать… Тут много и зэков, некоторых привели недавно.

– Тоже раненые?

– Отчасти. В основном доходяги и больные. Среди них есть одна женщина. Красивая женщина. Она в глубокой депрессии и отрешенности.

– Ее пытали?

– Следов пыток не обнаружено, по крайней мере физических. Похоже ей промывали мозги и применяли психическое воздействие.

– Откуда ее привели?

– Из седьмого блока.

Лейтенант провел Фохта в отдаленную палату на третьем этаже. Войдя, подполковник увидел несколько рядов коек вплотную придвинутых друг к другу. Женщину он заметил сразу, она лежала на койке у голой серой стены под узким зарешеченным окном. Фохт понял, почему лейтенант упомянул ее в разговоре. Ее нельзя было обойти вниманием. Она действительно была красивой.

– Сейчас она спит, – сказал медик.

Фохт кивнул, рассматривая ее черты, которые не смогла исказить изможденность.

– С ней можно будет поговорить?

– Не думаю, командир. Она безучастна к происходящему. Ей срочно нужна помощь специалиста. Сам я не имею нужной квалификации. Я хирург.

– Что ж, я подумаю где разыскать специалиста.

Во время следующего допроса Гетнера, Фохт решил расспросить об увиденной в санчасти женщине.

– Она меня тоже заинтересовала, – ответил бээнец. – Содержавшиеся в седьмом блоке находились под особым контролем. А ее внешность, пусть и пострадавшая, согласитесь, не может оставить равнодушным ни одного мужчину. Я просмотрел ее дело… – Гетнер многозначительно замолчал.

– И что вы в нем увидели?

– Гриф "совершенно секретно", номер и отметку с одним единственным словом: "Антисеть". Что означает "Антисеть" я даже не догадываюсь. Больше в ее деле ничего нет. Можете в этом сами убедиться, если соизволите поискать ее дело в картотеке.

– Вы сказали, что она не оставила вас равнодушным. Тем не менее вы приказали бы ее убить, следуя этой зверской инструкции?

– К чему этот вопрос, подполковник? Мы с вами люди военные, а в армии приказы не обсуждаются, даже зверские или идиотские. Я привык держать руки по швам…

– Но есть же нравственный предел!

– Нравственный предел?… Нравственность… О какой нравственности вы говорите? Знаете, люди которые издают приказы если и знают что такое нравственность, то только потому что когда-то встречали это слово в энциклопедиях. Те кто издают приказы когда-то сами их исполняли… А что до меня, то я пытался ей помочь. Сначала я привлек специалистов из ТСК, но они оказались способны только ломать, а не врачевать. Да-а, ломать, как говорят, – не строить. Конечно, я бы мог вызвать хорошего спеца из Медицинского Управления БН, но это оказалось бы последним, что я сделал бы на этой должности. Здесь на Ламаске я розыскал врача-психотерапевта. Его зовут Владимир Экгардт, у него клиника в городе Мальвин. Экгардт навещал эту женщину, немного помог ей, но потребовал ее перевести в клинику. Естественно, я не смог удовлетворить его требование. Представляете себе? Он даже стал бушевать и мне пришлось напомнить ему, что он ссыльный и положение его довольно шатко.

– Почему вы отказали Экгардту в дальнейшем лечении здесь в ТСК?

– Ну, тут две причины. Первая – лечение в застенках, тем более когда оно касается психики и всего такого, это тоже по своему изощренная пытка. Это и мое мнение и мнение самого Экгардта. Вторая причина и главная – меня известили, что подследственную с таким-то номером скоро этапируют в другой ТСК, куда-то в центральные миры. До своего ареста, мой предшественник Самхейн занимался ей лично и кажется это именно он ее брал. Я не знаю что стало с самим Самхейном, но вся его деятельность, по видимому, представляет для Центра большой интерес.

– Когда ее должны были этапировать?

– Точно не знаю. Где-то на следующей неделе должен был бы прийти тюремный транспорт. Н-да, целый корабль за ней одной…

…Доктор Экгардт выглядел добродушным толстяком, таким он по сути и был. У него был редкий талант – располагать к себе людей. И может быть поэтому он входил в число не только известных на Ламаске людей, но и уважаемых. Местные власти его любили и были даже в тайне рады, что Экгардту запрещалось покидать планету. В этом мире он был единственным врачевателем души, имеющим научное звание.

С тех пор как в его клинике появилась та самая безымянная женщина из ТСК, Экгардт, что говорится, был на подъеме профессиональной деятельности. Пациентка представляла довольно сложный и нестандартный в его практике случай, ему по человечески было ее просто жаль.

– Вы не лежите, – сказал он заходя в ее палату. – Вам крайне необходим покой.

– Не могу больше, Владимир Геннадьевич, все бока отлежала. Погулять хочется, заняться чем-нибудь. Хотя конечно, после нар в моей камере, эта постель – одно удовольствие.

– Великолепно! Вы идете на поправку и мне, признаться, будет жаль с вами расставаться.

Она улыбнулась, поправляя больничную пижаму.

– Вы улыбнулись! Впервые за столько времени!

– А сколько я здесь?

– Почти месяц уже.

– Вы кудесник, Владимир Геннадьевич. За месяц побороть мой непростой недуг…

– Все благодаря последним достижениям науки. Теперь я хочу задать вам мой старый вопрос.

– Задавайте.