Александр Афанасьев - Гнев божий

Седьмого же на взлете разбились два истребителя-бомбардировщика, сбитые огнем племенных формирований, подступающих к аэродрому. Баграм непрерывно бомбили, президент направил сюда всю авиацию, которая у него была. Надо было что-то делать…

Ночью, как смогли, восстановили ВПП, перепаханную бомбами с президентских самолетов. Исправными оказались два самолета – Ан12 и Ан32. В оба загрузились сподвижники Таная, там же была часть секретных документов. Утром, как только занялся рассвет, оба самолета, едва не потерпев катастрофу на изрытой бомбами ВПП, все же взлетели, один из самолетов вел сам Абдул Кадыр, первоклассный, учившийся в Советском Союзе летчик. Самолеты взяли курс на Пакистан.

В чем Танаю никак нельзя было отказать – так это в личной смелости; став министром, он не утратил ее ни на йоту. Вместе с горсткой своих сторонников он взялся удерживать аэродром до тех пор, пока не взлетят оба самолета. Для них самих под парами стояла восьмерка, Ми-8, единственный целый, работоспособный вертолет в Баграме. Они должны были уйти последними, с ними же были основные документы, в том числе планы организации обороны всех провинций Афганистана, планы действий в разных ситуациях, списки агентуры военной разведки.

Капитан Алим Шариф, уже раненый, но не сильно, стрелял из пулемета, добивая последний барабан, лежа на самом краю ВПП Баграма. Со стороны гор наступали племенные ополчения – те же моджахеды, которые замирились с правительством, чтобы получать деньги с обеих сторон – с той стороны границы за продолжение джихада, а с этой – чтобы они его не вели. Вся их активность сводилась к грабежам на дорогах. Они жили рядом с дорогой на Кабул, спускались на нее и грабили караваны с помощью, идущей из СССР, а помощь эту потом продавали в кабульских дуканах – вот тот единственный джихад, какой они вели и какой были согласны вести. Но теперь, в этот раз, они воевали всерьез, и не потому что их попросил президент и его люди. Во-первых, они были узбеки, а Танай и все, кто с ним, – были пуштунами, долгие годы пуштуны господствовали в Афганистане, притесняя другие народности, и в кои-то веки раз представилась возможность отомстить за вековое унижение. Во-вторых, Танай был сильным человеком, все это знали, опасались, что, если он придет к власти, может быть то же самое, что и при Амине, тогда никто и не думал грабить на дорогах. В-третьих, президент тайно посулил за Таная немалые деньги, а захватить кого-то в плен и продать тому, кому этот человек нужен, – было деянием, достойным воспевания в стихах и в песнях. Поэтому узбекские малиши – бородатые, в черных повязках на голове – воевали как следует. От души.

Капитан, оглохший от стрельбы, почти непрерывно бил по мелькающим в пыли черным фигуркам, с той стороны били пулеметы, с гор стреляли из безоткаток – но стреляли плохо, потому что было далеко, узбеки не умели наводить, а ближе не давал подойти огонь последних защитников Баграма.

Последний самолет с ревом пронесся за спиной по полосе, со всех сторон вставали столбы разрывов, визжали пули – но даже сквозь грохот боя капитан услышал два резких свистка, один за другим. Сигнал к отходу…

Добив последние патроны в барабане, капитан вскочил, отстреливаясь из своего автомата, побежал к искореженным ангарам, где раскручивал лопасти Ми-8. Министр обороны, стоя у бортового пулемета, лично бил по наступающим узбекским малишам, сдерживая их до того, пока последний из его людей, защитников Баграма, не поднимется на борт готовящейся отлетать «вертушки [99]».

Черный столб разрыва встал совсем рядом, куски бетона и сталь хлестанули по телу Алима, отброшенный взрывной волной, он упал на бетонку, багряня ее своей кровью, и подумал – все. Хотел достать пистолет, чтобы застрелиться, но именно рука приняла в себя большую часть осколков, рука и нога, и они были небоеспособны, он не мог пошевелить руками – но сознание не потерял, все видел. В том числе и то, как кто-то, подскочив, потащил его за собой, к вертолету…

Взлетели… По взлетке уже бежали бородачи, стреляя в последний взлетевший с Баграма борт на ходу, им отвечали из нескольких автоматов, в небо то тут, то там поднимались черные столбы дыма – горела техника, разбомбленная по приказу президента. Но все равно они вырвались, последние из защитников Баграма, впереди их ждала чужая страна и неизвестность – но позади была верная смерть, а неизвестность все же лучше верной смерти.

Конечно же, их ждали. Не могли не ждать. Они приземлились в Пешаваре, известной вотчине боевиков, недаром по имени этого города была названа вся группа партий, взявшая курс на непримиримую борьбу – Пешаварская семерка. Садились они на гражданском аэродроме, в военный сектор их никто бы не пустил. Посадочная площадка была окружена людьми из банд, подчиняющихся Хекматьяру, у них было несколько автомобилей с установленными на них ДШК. Ни о каком сопротивлении не следовало и думать.

Конечно же, узнали и капитана Алима Шарифа – ведь он был именно в этой банде. Его вынесли из вертолета на носилках, положили рядом с вертолетом, но несколько моджахедов узнали его, подбежали, сбросили с носилок и начали злобно пинать, оглашая аэродром радостными криками. Капитан Шариф сразу потерял сознание, он и так был ранен и не мог оказать никакого сопротивления. Он не видел, как рядом приземлился большой «СуперФрелон», и из него на бетонку посыпались вооруженные настоящими германскими автоматами, не пакистанскими лицензионными копиями – пакистанские коммандос из горнострелковых частей.

Хорошо подготовленные пакистанские коммандос окружили место посадки вертолета, направив оружие и на прибывших людей Таная, и на людей Хекматьяра, а несколько коммандос бросились вперед и оттащили озверевших моджахедов от лежащего на бетонке тела. Щедро осыпая их ударами прикладов, они отогнали бандитов к остальным.

Командовал людьми на поле локальный полевой командир по имени Абдулло, из молодых – но он уже ходил на ту сторону, и даже был ранен при штурме Джелалабада. Абдулло был из новой поросли муджахеддинов – выросший в лагере и прошедший в содержащемся на деньги саудовского короля медресе школу ваххабизма. Если первые из беженцев, которые пришли в Пакистан, не осмеливались сказать что-то даже пакистанскому солдату, не говоря уж об офицере – то эти не испытывали к ним никакого почтения. Вот и Абдулло, опознав среди коммандос офицера, подошел к нему и начал гневно выговаривать, приводя в оправдание своих действий цитаты из Корана и требуя, чтобы этих безбожников отдали им, а он уж поступит с ними так, как сочтет нужным. Офицер выслушал его проповедь и вскинул автомат.

Оглушительно грохнул выстрел, бородатый Абдулло упал на бетонку и засучил ногами. Коммандос пакистанской армии, посланные сюда генеральным штабом, угрожающе вскинули автоматы и направили их на душманов.