Вадим Косинцев - Боевой устав Гоблина

Оперируя сохранившей слабую подвижность рукой, Люсьен извлек бутыль из груди.

Временная база ОАТ встретила нас неожиданным безлюдьем. Внутри хибары находилось всего несколько десятков гоблинов. Воины ковырялись в консервах, без азарта метали игральные кости или лежали на полу, равнодушные ко всему на свете.

Некоторое оживление наблюдалось лишь возле штабной загородки. Там раздавали продукты и денежное содержание возвратившимся из дневной разведки бойцам.

– Обалдеть, как быстро редеет воинство, – шепнул я. – Разбегаются солдатики. Уже и повышенное жалованье не держит.

Я покрутил головой в поисках Зийлы, по которой успел соскучиться. Гоблинши нигде не было. В груди зашевелилась тревога. Неужто и она сделала ноги? Без меня… Ну и стерва!

– Еще бы им не разбегаться, – отозвался Зак. – Посмотрели, наверное, как укреплен дворец верховного правителя, вот и навалили в штаны. А сейчас по бабам подались – дерьмо отстирывать. И правильно. Кому охота на боевые посохи и колючую проволоку лезть?

– Кое-кому, видать, охота. Не все еще драпанули.

– Мужик, ты на их хари взгляни! Урод на уроде. Тут только висельники остались, которые из-за денег в армию вступили, да самые безмозглые таха. Ну, еще фанатики.

– А мы с тобой кто?

– Неудачники, ясен перец.

– Брось. Мы – герои, верные долгу и приказу.

– То есть дебилы, – нашел унизительный, но максимально верный синоним Зак.

На том дискуссия прервалась. Мы достигли штабной ширмы, поэтому болтливые языки следовало прикусить.

Прежде чем доложить командованию о блестяще выполненном задании, мы свернули к десятнику Цаво. Ведь именно он по традиции выступал в роли кормильца и кассира. А солдат, забывший о пайке и жалованье, – не солдат вовсе, а шпак в военной форме.

Цаво сидел за столом, составленным из коробок с тушенкой, и важно перелистывал потрепанный гроссбух. Рядом на корточках пристроился Квакваса. По своей гнусной привычке подлизываться к влиятельным людям он без передышки шутил и делал десятнику комплименты. То льстиво восхвалял его ум, то храбрость, а то и красоту. Большинство здравиц сильно напоминали любезности гомосексуалиста, «клеящего» нового дружка. Цаво, однако, принимал комплименты как должное.

Увидев нас, Квакваса замолчал, враждебно скривился и отвернулся.

«Ну почему патрули киафу этого вонючего клопа не задержали?! – расстроился я. – А еще он мог бы с управлением черепахи не справиться и въехать на полной скорости во что-нибудь твердое. Чтобы «бах!» – и оба с тысячником Боксугром отправились гостить к Номмо».

Увы, все это были только мечты.

Следующее разочарование преподнес разговор с каптенармусом. Ни денег, ни еды мы от него не получили. Продолжая мусолить амбарную книгу, Цаво сообщил, что имеет приказ первым делом направить разведчиков к Хуру-Гезонсу. Дескать, командарм сам решит вопрос о нашем вознаграждении.

Зак в запале попробовал качнуть права, да только ни черта из этого не получилось. Цаво сварливо поинтересовался, понятна ли рядовому Маггуту разница между испорченной и свежей тушенкой. А между «заберите ваши денежки, рядовой Маггут» и «выдача жалованья прекращена до утра»? Если понятна, то какого Насра рядовой Маггут выступает? Лучше бы брал пример с десятника Рожа, который терпеливо и без суеты ждет своей очереди. И, стало быть, получит все, что ему причитается.

– Подходи, Рож! – приветливо поманил его Цаво.

Тот, однако, гордо отказался как от консервов, так и от метикалов.

– Не сейчас. Вот увидишь, после моего доклада великому командарму тебе придется выдать мне сотничье жалованье! – проорал десятник.

Цаво с доброй улыбкой покрутил пальцем у виска. Видимо, на веку каптенармуса еще не было случая, чтоб кому-то вручали лишние деньги. Квакваса тут же подобострастно захихикал и повалился с корточек на задницу. От радости он даже принялся стучать ладошкой по полу. Впрочем, заткнулся исключительно быстро. Проходя мимо весельчака, я ненароком наступил ему на запястье. Тут же выяснилось, что титановая пластина в подошве армейского ботинка плюс восемьдесят килограммов живого мяса – превосходное сочетание для кастрации фальшивого веселья. Да и натурального, пожалуй.

Квакваса злобно заверещал, Зак загоготал, Цаво принялся ругаться в адрес всех троих. Только Рожу было все равно – он грезил о повышении звания.

При входе в штаб торчал один из личных охранников Шамана. Головка у часового была маленькая, тело крупное, а физиономия такая страшная, что малым детям и беременным женщинам лучше не показывать. Чистокровный орк! Помаргивая пустенькими глазками, громила деловито и без церемоний обыскал нас. Реквизировал оба ножа, жезл у Зака и лишь после этого разрешил предстать перед командармом.

С Рожем номер «а ну-ка обыщи» не прошел. Десятник легко расстался с затычками в ушах, но из-за жезла так развопился, что на шум выскочил тысячник Боксугр. Бросив на нас полный ненависти взгляд, он приступил к улаживанию конфликта. После переговоров жезл было разрешено оставить.

– Все равно кристалл разряжен, – успокоил телохранителя начальник штаба.

– Fucked again… – простонали мы в голос. – Опять нас поимели…

Обстановка за ширмой оставалась прежней. Духота, насекомые. Запахи пота, ваксы и плохого одеколона. Помост для Хуру-Гезонса, лежанки для тысячника Боксугра и телохранителей, походные стульчики. Громоздкий стол с развернутой картой Ксакбурра. Поверх карты – оружие и тарелки, полные засохших объедков.

Под столом находилась основная военная ценность: прикованный цепью к ножке бронзовый чемоданчик. В нем было то, что осталось от казны ОАТ после гибели большого сейфа под планерной бомбежкой. То есть эльфийские золотые кордобы и магические приспособления Черного Шамана, необходимые для заклинаний и бесед этого великого гоблина с духами. А также валютная мелочь: метикалы, пулы и даласи в купюрах, быры в ассигнациях. И даже американские дорожные чеки, которыми забита вся Вселенная, – уж зачем обзавелся этим мусором Шаман, неизвестно. Видимо, рассчитывал расплачиваться ими в самый последний момент, когда иссякнут запасы нормальных денег.

Да, все оставалось как раньше, но заметно переменился моральный климат. Если утром здесь царило воодушевление, то теперь гнев и уныние. Трусливое дезертирство едва ли не половины воинов расстроило командование до крайней степени. Маршал таха печалился выдержанно, но в его неподвижности ощущалось такое бешенство, что казалось: дотронься Шаман до шарика файербола – и тот взорвется.

Появление разведчиков Хуру-Гезонс встретил многообещающим возгласом «Ага!» и последующим жутким оскалом. Возможно, он всего лишь приветливо улыбнулся. Однако мне при виде этой гримасы сейчас же вспомнились фильмы про каннибалов и упырей. Те тоже частенько восклицали «ага», получив к обеду очередную жертву. А потом плотоядно облизывались…