Андрей Щупов - Оккупация

— Похоже, вы правы. — Стив наконец-то выпрямился. — Оно и сейчас продолжает меняться. Скорость тления просто чудовищна. Честно говоря, я полагал, вы шутите… Кстати, что с девочкой? Вам что-нибудь удалось сделать? Когда я уходил, она выглядела вполне прилично.

— Так и должно было быть.

— Но вы говорили, что у нее сломан позвоночник и раздроблены ноги!

— А еще помята сердечная сумка, повреждены селезенка и печень.

— И вы…

— Я постарался ей помочь. — Скромно сказал Дымов.

— Но это невозможно! — воскликнул Бартон. — Хотя… Помня, как вы расправились с галиндами и теми палачами…

— Пожалуйста, не берите ничего в голову! — Вадим поморщился. — Человек крайне живучее существо, и эта девочка — лишнее тому подтверждение.

— Но она должна была умереть!

— Кто вам это сказал?

— Не надо считать меня профаном! Я видел ее раны, и поверьте мне — тоже кое-что в этом понимаю. — Бартон нахмурился. — Конечно, я не врач, но знаю совершенно точно, что попадание пули в область печени гарантирует стопроцентную смерть. Как, впрочем, и разрыв селезенки.

— Так уж и стопроцентную?

— Ну… Если не предпринять срочных шагов и не прибегнуть к хирургическому вмешательству…

— Вот я к нему и прибег. — Хмыкнул Вадим. — Повторяю, Стив, человеческий организм крайне живуч. Стоит лишь чуточку ему помочь, и отступит любая болезнь. Иммунная система, если ее не угнетать химическими депрессантами, не перегружать пищей и не лишать движения, перегрызет глотку любому недугу.

— А как же тогда смертность в прошлые века? Чума, холера, грипп?…

— Чума, холера, сифилис и пресловутый рак — все это мифы и легенды, возлелеянные человеческим невежеством. О гриппе я даже не поминаю. Здоровый организм не просто справляется с ним, он его попросту игнорирует, поскольку штаммы гриппа по своей агрессивности просто несравнимы с нашими внутренними макрофагами. В тайге и саване гриппа нет, а процветает он как раз там, где нечем дышать, где две трети жизни проводят в неподвижности, а едят черт-те что и в три горла.

— Признаться, вы рассуждаете странно. — Англичанин покачал головой. — По-моему, весь секрет вашего успеха заключается совершенно в ином. А именно в ваших неординарных способностях.

— Вы правы только отчасти. — Мягко возразил Вадим. — Разумеется, мои способности в состоянии ускорить процесс излечения, но очень многое человек может сделать и сам. У людей огромное количество желез, и каждая из них представляет собой минилабораторию по производству антител, стимулирующих гормонов, дефицитнейших ферментов. Возможно, я излишне категоричен, но мое мнение таково, что в своем подавляющем большинстве люди умирают исключительно по причине собственной лени и собственного невежества. Что касается девочки, то помимо сращивания костей и сосудов я практически ничего не делал. Небольшая стимуляция главнейших желез, кратковременное повышение температуры, местная анестезия — и все! Как вы уже имели возможность убедиться, этого оказалось вполне достаточно.

— Вы хотите сказать, что все ее раны…

— Секунду, профессор! — Дымов ухватил Бартона за рукав, призывая к молчанию.

— Перестаньте, черт побери, называть меня профессором!

— Тихо!..

— Но в чем дело? — шепнул Стив.

Дымов ответил не сразу. Следовало еще переварить те смутные ощущения, что продолжали стекаться к нему отовсюду.

— По-моему, нас ожидает впереди еще одна любопытная встреча.

— Что вы имеете в виду? — насторожился англичанин.

Вадим, зажмурившись, развернулся к одной из стен.

— Он там, — указал он рукой. — Метрах в двухстах от нас.

— Да кто, черт подери!

— Не знаю, но на этот раз это нечто огромное. Пожалуй, даже побольше этого дома. И движется оно прямо к нам. Может быть, услышало наши голоса, а может, просто учуяло посторонний запах.

— Харан?… — Бартон побледнел.

— Не знаю, может, и харан. — Открыв глаза, Дымов оглянулся на Бартона. — Зря вы, пожалуй, проснулись. Скажу честно: без вас мне было бы значительно легче изучать это тревожное местечко.

— Спасибо на добром слове.

— Не за что, — безжалостно отреагировал Вадим. — Пожалуй, нам лучше выйти из дома. От подобных исполинов здешние стены вряд ли спасут.

Англичанин строптиво пожевал губами, но возражать не стал. А в следующее мгновение пол под ногами ощутимо дрогнул, с потолка вновь облаком осыпалась пыль. Кажется, далекий монстр решил ускорить движение. Земля подрагивала в такт его шагам, а в том, что шаг у него был тяжелый, сомнений не возникало. Подумав секунду-другую, Дымов бесцеремонно хлопнул Бартона по спине.

— Поторапливайтесь, профессор! Еще немного, и боюсь, этот домик просто рассыплется по кирпичикам.

— Значит, считаешь, Вадик нам поможет?

— Если помог один раз, почему бы ему не сделать это повторно? Вон Салудин тоже говорит, что шерхи без труда отбивают стрелы. А у Вадима, возможностей, чай, побольше будет.

— Почему же тогда ваш Вадик до сих пор сюда не явился? — Танкист ехидно оглядел друзей, и боевой пыл Миронова несколько подувял.

— Ну, мало ли какие у него там обстоятельства. Может, силы копит, а может, план какой вынашивает.

— А, по-моему, ерунда все это! В бою еще и не то может примерещиться! — Танкист подбросил на ладони мешочек с монетами. — Вот в это я верю! Вполне реальный факт! И потом бабки — они всегда бабки, хоть у нас, хоть в Дайкирии. Пусть синица, зато стопудово в руках!

— Не знаю, какая такая синица, но мы даже в Томусидо не могли от них удрать, а здесь объявят розыск, бросят в погоню опытных сыскарей — и сливай воду. А после еще казнят на какой-нибудь из местных площадей в назидание другим, верно, Салудин? — Шматов подмигнул сидящему рядом шерху. — Как тут вас людей казнят? На кол, говоришь, сажают?

— Не только, — Салудин степенно пожал широченными плечами. Небесного цвета глаза его глядели без тени усмешки. — Могут подвесить за ноги, могут четвертовать или прибить деревянными гвоздями к звезде.

— К звезде? — удивился Танкист. — Как это?

— Очень просто, — объяснил вместо Салудина Потап. — У нас материал экономили, а потому прибивали к кресту. А у них для этой цели звезды служат. В руки и ноги по гвоздю плюс последний — в лоб.

— Не гвоздь, — покачал головой шерх, — стрелы. При этом воин, чья стрела пробивает голову приговоренного насквозь, сразу получает лишнее звание. Десятник может стать сотником, а сотник — тысячником.

Салудин говорил медленно с заметным акцентом, но оттого слова его звучали особенно звучно и весомо. На некоторое время сидящие на лавках замолчали. Картинка была нарисована невеселая, и каждый из них поневоле пытался представить себя распятым на звезде.