Андрей Щупов - Приглашение в ад

— Особый патруль, — представился самый высокий. — Здесь только что кричали, был сигнал, мы хотели проверить.

— Обычное семейное дело. Валите.

— Секундочку! Вадим, ты?… Неужели не узнаешь? — один из компаньонов высокого оживленно шагнул вперед. Выпирающий под плащом животик, темные, скрывающие глаза очки, маловыразительный подбородок. Приглядевшись к человечку, Вадим равнодушно кивнул, сунул револьвер за пояс. Ни дать, ни взять — Шмондер из «Собачьего сердца». Только в черных очечках.

— Узнаю, Клоп. Только какого черта ты натянул очки? Или солнышко донимает?

Сказанное было принято за шутку. Хихикая, дружинник на мгновение приподнял очки.

— Старость, Вадим. Щуриться начинаю. Врачи рекомендуют прикрыться.

— Понятно…

— Только теперь я, знаешь ли, не Клоп. Сам видишь, некоторым образом состою в должности.

— Некоторым образом?

— Вроде того. Начальник уличного патруля. А это мои коллеги. Ты, я слышал, где-то в муниципалитете закрепился. Чуть ли не с самим Пульхеном дружишь.

— Точно, с ним, — Вадим нахмурился. — А ты по-прежнему здесь обретаешься?

— В общем да. Район-то мой.

— Замечательно. Значит, кто такой Пан, знаешь? Кстати, это не он тебе капнул насчет криков? Я его только что отсюда выкинул. Минут десять назад.

— Ну, я не знаю, как его звать, но человек был абсолютно голый… — Клоп почему-то замялся, и с ответом вылез все тот же высокий.

— Пан это был, кто же еще! Между прочим, в последнее время постоянно здесь ошивается. Почитай, больше месяца. Бузит, само собой, хотя в общем и целом держится в рамках.

— А в лапу еще не давал? Уличным патрульным?

— Обижаешь! — Клоп смущенно развел руками. — Да и чем давать-то?

— Тогда извини. Только насчет Пана лучше запомните! Я его выставил раз и навсегда. И тебя, Клоп, не в службу, а в дружбу, прошу: пригляди. Чтобы духу его здесь больше не было. Можно и шлепнуть, если есть такое желание. Разрешаю.

— Ну, в общем… Постараемся, конечно.

— Уж постарайтесь, ребятки, постарайтесь. А я услуг не забываю. Кто он, кстати, такой?

— Да видишь ли, Вадим… Пан — тот еще калач. — Клоп чуть понизил голос. — И зубки у него имеются. По слухам, кто-то из авторитетных с ним якшается.

— Надеюсь, сам ты среди этих авторитетных не числишься?

— Господь с тобой! — Клоп изобразил на лице обиду. — Пан — штучка еще та. Не чистой масти, но и не «бульдог». То есть одно время был у них кем-то вроде бригадира, но потом вроде отошел от дел. Так я во всяком случае слышал.

— Вот и хорошо, что слышал. Значит, со слухом порядок, — плечо вновь заломило, Вадим покривился. — В общем, мы договорились, верно? Бригадир он или нет — это мне без разницы. Знал бы раньше — вовсе свернул бы этому куренку шею.

— Понимаю, Вадим.

— А понадобится помощь, обращайся. Либо к Пульхену, либо прямо ко мне. Поможем по-соседски.

Клоп собирался сказать что-то еще, но имя полковника заставило его умолкнуть. Кивнув бывшему соседу, Вадим захлопнул дверь. Вернувшись в комнату, крякнул. Надо же! Клоп — и начальник патруля! Подумать только! Такое ничтожество. Хотя… Он ведь и раньше был каким-то управленцем. Или не был?…

Вадим остановился возле дверей в спальню. Сердце заныло. И Пан, и патрульные Клопа — все снова отошло на задний план. Из спальни доносились всхлипы, перемежаемые ругательствами. Плакала и ругалась его сестра.

Встречи — той, что ему представлялась, не вышло. Дверь оказалась незапертой, а в квартире, заваленной хламом, стоял густой запах самогона и блевотины. Пройдя в спальню, он увидел сестру в постели с патлатым незнакомцем. Но это была не его сестра, не Елена, — Вадим видел перед собой размалеванную куклу с лицом уличной шлюшки. Мутные глаза, не моргая, смотрели в потолок, туда же глядели соски ее обнаженных грудок. Волосатик лишь чуть повернул голову и сиплым баском предложил убираться. Протянув жилистую руку, включил стоящий на полу магнитофон. На присутствие Вадима ему было ровным счетом плевать. В то время, как одной рукой он включал магнитофон, вторая фамильярно погладила лежащую Елену по животу.

Дымов завелся с полоборота. Не думая больше ни о плече, ни о собственном состоянии, вонзил кулак в небритую челюсть лежащего, вторым движением вышиб блеснувший у волосатика пистолетик. А далее все слилось в единое хрипящее безумство. Не помня себя от ярости, он обрушил на детину град ударов, вминая ошеломленную физиономию в грязные подушки, в кровь расплющивая чужие губы и собственные костяшки. Затем полуживого, с разбитым лицом, за волосы выдернул детину из постели, волоком протащил через весь коридор и уже на лестничной площадке с силой спустил вниз по ступеням. Заперев дверь, стремительно вернулся в спальню и пинками заставил умолкнуть всхрапывающий магнитофон.

— Чистенький, да? Порядочный? — сестра нагишом сидела среди подушек, кривя накрашенный рот. — Чего приперся?

Голос у нее был чужой, подвизгивающий, и Вадим почувствовал, что его уже даже не трясет, а колотит. И не от ярости, а от страха. Он по-прежнему не видел сестры. Перед ним сидела чужая, совершенно посторонняя женщина.

— Кто это был? — сипло выкрикнул он.

— Кто… Пан! Вот кто! — она засмеялась булькающим злым смехом. — Завтра, как протрезвеет, приведет сюда всю команду. Так что сматывайся, братец. Подобру-поздорову.

Он медленно двинулся к ней. Сердце не билось, — оно судорожно сжималось, цедя кровь злыми, едкими порциями.

— Зашибу!.. — прохрипел он. — Пана, кого угодно!..

— Ну, давай, начинай! Прямо с меня!.. — она бесстыдно вытянулась перед ним, бледная, готовая кусаться и царапаться.

Вадим сгреб ее в охапку и потащил визжащую, вырывающуюся в ванную. Вода, по счастью, еще имелась, и, вывернув оба крана до упора, он сунул сестру под ржавые потоки, мочалкой грубо стал стирать с ее лица жирные краски.

— Еще раз увижу тебя такой! — он замолчал, не в силах справиться с горлом. Безжалостно стегнув Елену по голому извивающемуся телу, оглохший от крика, он понес ее, мокрую, выскальзывающую из рук, обратно. На полпути вспомнил о грязной постели и, передумав, бросил сестру в гостиной на диван. Накрепко укутав пледом, почти связав, вымученно произнес:

— Выспишься, поговорим!

А она уже почти не сопротивлялась, только всхлипывала от усталости и тихо поскуливала.

Вот так оно все и произошло. Случай, который случился с ним — случайным человеком на этой случайной планете.

Не было охоты трогать приемник, не хотелось будить Фемистокла. Пусть спит мутагом. Мутагомы, говорят, видят сны, каких не видят люди. То есть, сами они утверждают, что это не сны, а нечто более настоящее, чем все земное. Кто знает, может, это и правда. Тогда Земля для них подобие кошмара. Ведь по своей доброй воле мутагомы и впрямь не просыпаются, — только когда их разворачивают на свету, наполняя энергией словно солнечные батареи.