Артем Мичурин - Еда и патроны

Через два дня вернулся Валет, как всегда злой, но с товаром. Фара ни о чём ему не рассказал. Более того, старательно поддерживал видимость «семейного» благополучия, даже пытался шутить и разговаривать со мной на отвлечённые темы. Я всячески ему подыгрывал. Но стоило только Валету оставить нас наедине, всё возвращалось к исходной позиции — хмурая рожа, настороженный взгляд, молчание.

До сих пор не понимаю, чего он на меня взъелся. Посмотрел, видите ли, не так. Какие мы ранимые. Но за то, что Валету не доложил, я был признателен Фаре. Кто знает, как сложилась бы моя судьба, дойди эта неприятная история до ушей нашего дорогого опекуна. Вполне возможно, что он, в силу своей болезненной осторожности, посчитал бы меня неблагонадёжным, представляющим опасность для его драгоценной шкуры. А через неделю, когда подгнившая и изъеденная речными тварями верёвка порвётся, распухший безглазый труп одиннадцатилетнего сопляка поднялся бы из глубин Тёши и, гонимый течением, отправился в последний путь. Но этого не произошло.

На следующее утро Валет снова ушёл, а вернувшись через полтора часа, позвал меня для разговора.

— Есть заказ, — начал он без предисловий. — Крупный.

— На кого?

— Об этом позже. Собирайся, тебя хотят видеть.

Сказано — сделано. Через сорок минут мы стояли перед ничем не примечательным бараком на Казанской улице.

— Будь вежлив и не петушись, — предупредил Валет, прежде чем открыть дверь.

За ней оказалась ведущая вниз неосвещённая лестница, заканчивающаяся ещё одной дверью, гораздо более массивной, со смотровой щелью в проклепанной броне.

Валет взялся за приваренное кольцо и постучал — два коротких, три длинных, три коротких.

Задвижка отошла в сторону, выпуская из смотровой щели луч направленного света, видимо, от фонаря, и вернулась назад. Лязгнули, поворачиваясь, механизмы замка, дверь открылась наружу, демонстрируя впечатляющую толщину и шесть стальных запирающих стержней, каждый диаметром в мою руку.

— Входите, — прогудело из темноты.

Я шагнул внутрь вслед за Валетом, и краем глаза различил очертания громадной фигуры, неподвижно стоящей слева.

— Оружие на стол, — луч света указал на единственный привинченный к стене предмет меблировки. — Не задерживайся, — трубный бас слился со скрипом петель, заставив кишки сжаться, а ноги — прибавить ходу.

В конце тёмного коридора нас встретила третья дверь. И снова тот же условный стук, глаза в смотровой щели и лязг металла.

— Хромой ждёт, — сообщил появившийся в дверном проёме горбун со странным барабанным ружьём через плечо и набитым двенадцатым калибром патронташем на поясе поверх кольчужного жилета, после чего весьма ловко обыскал нас и двинулся дальше по скупо освещённому коридору, жестом пригласив следовать за ним.

Едва мы отошли на пару метров, как дверь захлопнулась, а за спиной послышались шаги.

— Смотреть вперёд, — предупредил невидимый конвоир, заметив, что моя голова поворачивается на звук.

На тот момент опыта пребывания в «учреждениях закрытого типа» я не имел. Помню, как холодок побежал от поясницы к загривку. Крайне неприятно без привычки, не имея даже ножа, шагать перед незнакомой вооружённой особью, в чьи обязанности входит физическое устранение конвоируемого в случае малейшего неподчинения.

Берлога у Хромого оказалась солидной. По стенам дважды поворачивающего коридора я насчитал восемь железных дверей, выглядящих не намного тоньше двух нами пройденных. В трёх из них так же имелись смотровые щели и, плюс ко всему, небольшое прикрытое задвижкой оконце. На сером бетоне пола то тут, то там попадались россыпи тёмных кругляшков, у дверей с оконцами их было больше.

— Сюда, — не оборачиваясь, махнул рукой горбун и скрылся в проёме.

Мы вошли в небольшую полутёмную комнату. С первого взгляда я принял её за кладовку, настолько много было там разного барахла, как попало сваленного по углам, и не только. В центре стоял стол, а в дальнем свободном от хлама углу — кровать с жёлтой подушкой в пятнах непонятного происхождения и скомканным лоскутным одеялом.

— Привёл? — из-за громоздящихся на столе коробок показалась голова, лысоватая, с зачесанными назад жидкими соломенного цвета волосами, наморщенным лбом и небритой опухшей физиономией.

Обитатель «кладовки» поднялся и, неуклюже переваливаясь, вышел к посетителям.

Сомнения в том, что это и есть Хромой, у меня отпали сразу. Его левая нога не дотягивала до правой сантиметров двадцати. К подошве ботинка крепилась деревянная колодка с железными набойками, уравнивающая длину конечностей и издающая отвратительный скрежет, соприкасаясь с бетоном. На вид Хромому было… сразу и не скажешь. От тридцати до пятидесяти. Есть такой тип разумных существ, чьи возраст и внешний вид слабо связаны. Мой новый знакомый был его ярким представителем. Да и покрывающие большую часть лица шрамы — то ли от когтей, то ли от множественных ударов чем-то тяжёлым — затрудняли определение количества лет, в течении которых мать-земля попиралась разнокалиберными ногами этого выродка.

— Ну-ка, ну-ка, — Хромой подошёл ко мне и, смерив взглядом, приподнял кустистую бровь. — А не мелковат?

— Я с твоих слов понял, что в самый раз, — ответил Валет.

— Щуплый он у тебя какой-то. Не подох бы в дороге.

— В какой дороге? — спросил я, но был самым хамским образом проигнорирован.

— Он только с виду щуплый, но здоровья на троих хватит.

— Смотри, Валет, — Хромой ощерился, проводя языком по золотым зубам. — Сроки горят, сам знаешь. Облажается пацан, отвечать тебе придётся.

— За это не переживай. Давай-ка лучше к делу.

Что ни говори, а детство — тяжкое время. Ты мелкий, слабый, глупый, каждый может тебе наподдать, а то и прибить, если под горячую руку сунешься. А главное — окружающие пытаются, так или иначе, тобою манипулировать. И, что самое неприятное, им это удаётся. Странное дело, со сверстниками такие фортеля не прокатывают. На «слабо» я никогда не вёлся. Но если посыл исходит от старшего, с детскими мозгами случается что-то необъяснимое. Наверное, виной всему долбанное честолюбие. Серьёзные дядьки говорят с тобой про серьёзные вещи, вводят в свой круг. Это уже не игрушки, тут всё по-взрослому. Тебя восприняли всерьёз. Как откажешься? Вот и я не смог.

Задачу мне сформулировали просто и понятно — прибыть в Навашино, дождаться ночи, покинуть своё убежище, найти Баскака — второго человека города — и сделать так, чтобы его имя впредь упоминалось в прошедшем времени. Отлично. Люблю простые решения.

Преодолеть дорогу от Арзамаса до Навашино мне предстояло в оружейном ящике. Без ведома хозяина груза. Каким путём я попал в кузов — не знаю. Упаковали меня уже в берлоге Хромого, после чего долго несли и, в конце концов, положили. Сколько времени пролежал — трудно сказать. Часы у меня отобрали, дабы не создавать посторонних шумов. С собой дали АПБ с двумя магазинами, кислородный баллон, кисет подсушенных листьев неизвестного мне происхождения и две фляги: одну с водой, и одну пустую, для справления малой нужды. Большую нужду запретили строго-настрого. Еда также оказалась не предусмотрена. Впрочем, проголодаться я всё равно не успел. Как-то не до того было. Повезло ещё, что навашинским везли «крупняк», а не только стрелковую мелочёвку.