Артем Мичурин - Еда и патроны

Сейчас нижний и верхний ярусы пустовали. Только какой-то бедолага с печальными, словно у гадящей собаки глазами стоял раком в колодках под присмотром двух скучающих жандармов. Зевак на площади тоже не было. Время близилось к вечеру, начинало смеркаться, а в тёмное время добропорядочному горожанину лучше сидеть дома. Фонарей здесь давно не зажигают, а окна всегда забраны ставнями. Редкие прохожие жались к стенам, предпочитая поскорей миновать открытое пространство и нырнуть в проулок, чтобы тут же прибавить ходу. Где-то вдалеке грохнул выстрел. Облюбовавшая крышу Успенского собора стая ворон поднялась и, каркая, закружила над почти сливающимися с тёмно серым небом куполами. В этот момент мне отчего-то подумалось, что штабеля чумных трупов, обмотанных грязными вонючими саванами — единственный недостающий штрих для придания Соборной площади законченного вида.

Обоз я разыскал быстро. Во Владимире осталась всего одна гостиница, способная в раз принять два десятка постояльцев, а торгаши в чужих городах предпочитают держаться земляков — кучей безопаснее. Поэтому курс мною был взят сразу и без раздумий.

Искомое заведение под вывеской «Малина» располагалось на улице Воровского. Когда человек нездешний в разговоре слышал фразу — «Я остановился в «Малине» на Воровского», с неизменным ударением на третьей «о», то руки его сами собой начинали ощупывать карманы, а глаза сужались, излучая бдительность. Вообще, среди названий улиц Владимира, наряду с набившими оскомину Московскими, Труда, Мира и прочих Ленинов, встречаются весьма занимательные, как то: Козлов Вал, Майдан, Девическая, Задний с Передним Боровки, и даже загадочная Летнеперевозинская. Примечательно так же, что практически все навивающие тоску своими банальными именами улицы прямые, а вот небанальные — строго наоборот, извиваются, как бог на душу положит, и домишки там всё больше старые, малоэтажные. Видно, у руководства городского от века к веку фантазии не прибавлялось. Думаю, возьмись нынешний градоначальник улицы переименовывать — ничего оригинальнее порядковых номеров ему бы в башку не пришло.

Гостиница же, несмотря на столь броское название и запоминающийся адрес, впечатление производила вполне достойное за свои деньги, если не считать расположившийся через дорогу притон, совмещающий в себе функции грязной ночлежки и борделя самого низкого пошиба. Такое соседство наверняка бы отравило жизнь хозяину «Малины», а то б и вовсе разорило, будь у него конкуренты. Мне же оно было как нельзя кстати.

В гостиницу я соваться не стал, опасаясь излишнего внимания к своей персоне. Вместо этого определил Востока на пансион в конюшне при заведении и отправился дежурить возле чёрного хода, за что вскоре был вознаграждён появившимся оттуда пухлым мальчонкой, лет десяти, выносящим помойное ведро.

— Эй, пацан.

Малой замер и повернул разлохмаченную голову в мою сторону.

— Я?

— Заработать хочешь?

Пацанёнок оказался сообразительный, опустил ведро на землю, осмотрелся и, не задавая лишних вопросов, подскочил ко мне.

— У вас сегодня обоз остановился, — кивнул я на пристроенный к гостинице двор, откуда доносилось фырканье и тянуло лошадиным потом.

— Да, — подтвердил малой, не вдаваясь задарма в подробности.

— Охрана с ними? — достал я серебряный кругляшёк.

— Так кто ж их разберёт? — пожал мальчуган плечами. — Нынче все при стволах. Охрана или нет, я почём знаю?

Пришлось присовокупить к первой монетке вторую и, для надёжности, третью.

— Шесть рыл, — тут же оживился мелкий пройдоха, тянясь ручонкой к вожделенной мзде. — Точно говорю. Уж я-то барыг с наёмниками не попутаю ни в жизнь. Чтоб мне пусто было!

— Убедил, — я добавил в призовой фонд ещё две монеты. — Надолго они здесь?

— Те шестеро — до утра. Тётка Нюра как раз ворчала, мол, понаедут на ночь, только бельё марать об них. А барыги вроде за двое суток расплатились. Видать порожняком обратно пойдут. Не свезло тебе, дядь.

— Хе. Держи, для ровного счёта, — я накинул ещё пять монет и пересыпал в подставленную ладонь.

— О! — просиял малец.

— Присматривай за этими шестью и уши держи открытыми. Завтра, как только наёмники ключи сдадут, лети в клоповник, там спросишь Тараса Камшу. Получишь ещё столько же. Повтори.

— Как сдадут, лечу в клоповник, спрашиваю Тараса Камшу, получаю ещё столько же.

— Молодец. И учти, — я схватил мальчонку за шиворот, — станешь трепаться — глаза вырву. Дуй.

Пацан отшатнулся и, левой рукой пряча деньги в карман, указательным пальцем правой начертил возле сердца крест.

— Никому. Могила.

— Петька! Где тебя черти носят?! — раздался за дверью бабий крик.

— Иду! — парнишка выплеснул из ведра помои и поспешил обратно, весьма довольный, несмотря на угрозу лишения органов зрения.

Я же, пополнив запасы провианта в лавке за углом, направился к месту своего расквартирования.

Официального названия клоповник не имел. Хоть над входом и висела табличка, разобрать там можно было лишь то, что надпись когда-то включала девять букв, из которых сейчас читались только пятая «о» и седьмая «н». Совпало так, или какой-то умник подставил недостающие буквы — история умалчивает, но дарованное молвой имя полностью соответствовало сущности этого гостеприимного дома.

Под гостиничные нужды здесь было отведено два нижних этажа, а на третьем разместился бордель. Владимир — город строгих нравов. Строгости этой хватило на то чтобы убрать шлюх с улиц и после клеймения засунуть сюда, дабы не развращали праведных богобоязненных обывателей. Вышел этакий приют старых блядей на самоуправлении. Контингент на любителя. На очень большого любителя. Впрочем, мизерные цены нет-нет да и привлекали в лагерь ценителей «зрелой красоты» новых адептов. Многие «жрицы» соглашались работать за еду. Арзамасская «Загнанная лошадь» на этом фоне выглядела райским садом.

— Мне нужна комната. На ночь, — обратился я к торчащей из-за стойки заднице в латаных портках.

— Койка? — прохрипело снизу.

— Ты рыло-то подними, слышнее будет.

Особь недовольно крякнула, разогнулась и, опершись о стойку, уставилась на меня мутными водянистыми зенками.

— Ну? — процедила она сквозь стиснувшие папироску зубы и поскребла щетину на вытянувшейся цыплячьей шее.

— Мне нужна комната на ночь, — повторил я.

— Комната, значит? Вся?

— Нет. Пять шестых.

Зенки сузились и забегали, выдавая неожиданно возникшую чудовищную мозговую активность.

— Эта… Как говоришь? Сколько?

— Избавлю тебя от мучений. Возьму комнату целиком.

— Все десять коек?! — зенки остановились, рыло озадаченно вытянулось.