Сергей Палий - Безымянка

Отдельно стояли заветные коробки с ампулами В12, которые Ева нашла в контейнерах с медикаментами. Она долго расшвыривала негодные армейские шприц-тюбики с пожелтевшим раствором, прежде чем нашла препарат в стеклянной таре. Темно-малиновый цвет жидкости, по ее словам, говорил о том, что лекарство годное.

Ева отошла от пульта управления энергетическими системами комплекса и принялась складывать на поддон коробки с антибиотиками и бинтами. Правильно: сколько увезем, надо сразу с собой брать, ведь кому-то, возможно, эти ампулы и чистая марля спасут жизнь.

На панели мигало несколько индикаторов, в навесных плафонах потрескивали лампы дневного света, из дизельной доносилось басовитое урчание генератора. Комплекс оживал.

— Куда теперь? — спросила Ева.

— Сначала вернемся в санаторий, — отозвался я, присаживаясь на ящик с консервами и дуя на замерзшие ладони.

— За Ваксой?

— Да. Если Егор жив, я его найду. Если мертв… Надо похоронить по-человечески.

— А потом?

— Потом поедем к ближайшей станции. Нужно привести сюда людей.

Некоторое время мы молчали. Я с содроганием вспомнил, как, еле передвигая от усталости ноги и смахивая со лба кровь Эрипио, возвращался в столовую, чтобы привести Еву в чувство. Как потом мы искали вход, как одновременно поворачивали ключи в замках. Вспомнил истлевший труп без одного пальца на каждой руке — сумасшедший инженер, выживший в психушке, все-таки добрался до Врат. Правда, открыть не смог. Вспомнил, как гермодвери разошлись в стороны и мы оказались в шлюзе, набитом скелетами в лохмотьях военной формы, — целый отряд пытался попасть внутрь, но застрял между заслонками. Вспомнил, как с шипением сработали механизмы и толстые внутренние створки отворились. И как мы, разинув рты, брели между контейнерами. Как, не веря своим глазам, осторожно дотрагивались до кожуха электрощитка, выкрашенного серебрянкой. Казалось, краску нанесли вчера — так хорошо здесь все сохранилось…

— Я поняла, почему не видела твой путь, — сказала Ева, присаживаясь рядом и знакомо проводя пальцами по моей щетинистой щеке. — Не туда смотрела. Искала, куда он ведет, конечную точку. А твой путь только начинается.

— Честно говоря, заниматься переговорами было спокойнее, — улыбнулся я, обнимая ее.

От волос пахло дезраствором и… мускусом. Откуда брался этот необычный парфюмерный запах, я так и не понял, но спрашивать не хотелось. Маленькие тайны сближают людей.

Мы сидели на ящике с консервами, измотанные, усыпанные ссадинами и синяками, переставшие думать о прошлом. Почти счастливые. И я чувствовал, как бьющий где-то в глубине Евы ледяной родник меняется. Становится теплее.

— Ну что, попробуем? — предложила она наконец.

— Ага.

Мы встали и подошли к пульту, где возле тонких прорезей лежали извлеченные из полиэтиленовых пакетов перфокарты. Каждая под нужным номером. Недолговечные картонки, которые чудом сумели пережить создателей исполинской реанимационной машины, спрятанной под Жигулевскими горами. Ключи от следующей жизни.

Я взял первую перфокарту и аккуратно вставил в прорезь. На пульте мигнула и загорелась зеленая лампочка. Вторую зажгла Ева. Следующую — снова я. Так, по очереди, мы вставляли картонки, пока шесть индикаторов не стали зелеными. На древнем монохромном дисплее мелькнули строки программы и замерцала строчка: «Для подтверждения процедуры нажмите „Д“/для отмены „Н“».

— Давай.

— Давай-ка ты сам.

Я пожал плечами и без раздумий вдавил клавишу с буковкой «Д». Не для того мы сюда тащились, чтобы вновь поддаваться сомнениям. Все, хватит.

Ничего не произошло, только надпись пропала и экран почернел.

У меня ёкнуло сердце.

— Не может быть, мы же…

Внезапно все шесть индикаторов разом потухли, а через секунду затлели багровым светом. Где-то под потолком раздалось сипение динамиков, и ангар наполнился заунывным воем аварийных сирен.

— Что происходит? — нахмурился я.

— Я не знаю. Смотри-ка… — Ева ткнула пальцем в дисплей, на котором опять замелькали строки с кодами. — Похоже, программа все-таки запущена.

— Вижу. Вопрос: какая… программа? Эти красные лампочки меня напрягают.

Мельтешение, наконец, прекратилось, и экран погас. Зато зажужжал лепестковый принтер, выгоняя в лоток перфорированный лист. Дождавшись, когда архаический агрегат закончит надрываться, я выдернул бумагу и прочитал короткую директиву. В ней дежурному предписывалось доложить начальнику карантинной бригады о том, что сектор 14-АК дезактивирован в аварийном порядке.

Я зачитал предписание вслух и уставился на Еву:

— Ты понимаешь, что это за ерунда?

— А ну-ка… — она вырвала у меня из рук бумажку, еще раз пробежала глазами по строчкам, — я тут видела карты…

Ева отбросила бумажку, обошла пульт и принялась вытаскивать из ящиков придвинутого стола пухлые папки. За ними появились рулоны кальки, канцелярские скрепки, готовальня, дырокол и сложенный лист с масштабно-координатной сеткой. Ева развернула его и придержала края пальцами.

Я уперся взглядом в переплетение топографических каракулей и линий, в которых угадывались контуры окрестностей Самары — точнее, еще Куйбышева — полувековой давности.

— Смотри, — провела Ева пальцем, — здесь есть четкая граница вокруг города. Периметр.

— Разделен на секторы. И какой-то из них дезактивирован.

— 14-АК. Вот он, это километрах в десяти отсюда в сторону Тольятти, возле аэропорта.

Догадка, тукнувшая в голове, как молоточек, заставила вздрогнуть. Я отступил на шаг, словно мог заразиться от карты какой-нибудь инфекцией.

Ева обернулась:

— Что?

— Судя по расстоянию, в этом месте проходит линия невозвращения, которую никто не смог пересечь после катастрофы. Ни в одну сторону.

Ева растерянно смотрела на меня, не моргая. Ее лицо было подсвечено багрянцем индикаторов, отчего девушка казалась старше своих лет. Сирена продолжала монотонно завывать где-то наверху.

Я еще раз глянул на отлетевший распечаток и вернулся к столу. Миллиметровка закрутилась в трубку, поэтому мне пришлось развернуть ее и прижать ладонями, чтобы края не топорщились. Я уронил взгляд на карту, где четкая линия, поделенная на равные отрезки, змеей обвивала весь город.

— Ты понимаешь, что мы сделали? — Слова сами слетели с языка.

Ева медленно проговорила:

— Кажется, мы открыли Рубеж.

Я почувствовал, как вместе с воем аварийной сирены внутрь втекает что-то новое, неведомое. Как оно заполняет опустошенное ушедшим голодом место. Как что-то жгучее врывается в меня, стирая все мыслимые барьеры и поднимая исполинские волны памяти. Как раздирает границы мира, за которые я так долго боялся высунуть нос…