Потеряные

— На нижних ярусах должно быть много плесени и грибов, — догадался заинтересовавшийся Пард, который, конечно же, ничего с уроков биологии давно не помнил.

— Ну, да, плесень, грибы, сами отходы, — заменяют растения. Их едят — палец девушки пополз чуть выше, к более узкой части треугольника.

— Мокрицы, слизни, черви, — сообразил Кирилл и радостно добавил, — а ими — крысы, сороконожки, рорхи…

— Кто? — Не поняла Травка.

— Тут есть затопленная штольня, там озеро с поверхностью соединяется, вот там и плавает что-то огромное, еле пролазит в ходы, питается всякой такой дребеденью, но на кого похоже, никто из наших не знает. — пояснил лохматый абориген.

— Ну да, их много кто жует. Уверена, что мы вообще мало знаем, кто тут живет. То есть не все мутанты — страшные монстры, а только те, кто занял нишу хищников — палец Травы уперся в вершину треугольника. — А вот этих мы пока не знаем, но их не может быть много. А еще, есть падальщики и всеядные, типа крыс и людей.

— Я так понял, что мутации — не случайные изменения? — вдруг подключился к беседе чем-то заинтересовавшийся Тир, который в биологии тоже был не очень силен.

— Мутации как раз случайные. Это же действие радиации, а вот дальше идет естественный отбор. То есть выживают только те, кто имеет изменения в генах, нужные для выживания. А это — можно предсказать.

— Это как? — Кирилл что-то пытался сообразить.

— В подземелье у животных нет фонариков. То есть, если у крысы родятся зрячие и слепые дети, они будут в одинаковом положении, а выживет тот из них, кто будет лучше слышать, нюхать или вообще, появится новое, шестое чувство, как вот у Тира.

— Наконец-то мы узнали, что Тир — крысенок. — беззлобно пошутил Пард и получил подзатыльник от быстрой на руку Травы, что не помешало ей опять нырнуть под бочок к языкастому другу.

— Ага, а вы, например? — спросил Кирилл.

— А мы — просто мутировали в жизнеспособные особи. У людей естественный отбор не очень выражен, но ведь остальные не выжили, а мы — не только выжили, а стали более приспособлены к изменившимся условиям жизни.

— И сколько у вас было всего детей на станции? — задумчиво что-то считал про себя Кир.

— Не знаю, сотни, наверное. Сначала их много рождалось, в некоторых семьях по пять, шесть детей успели родить.

— А выжили — восемь, и то из них двое сросшихся боками, а двое — мозгами. То есть всего четверо приспособились и то еще не ясно, можете ли вы дать потомство. Ни фига себе, математика! — почесал затылок Кирилл.

— А у вас как с детьми? — переспросила Трава.

— Ну, есть дети. По большей части и до пяти лет не доживают, болеют, уродов много. Взрослых, типа меня на нашей станции вообще нет. Я один был на станции шестнадцатилетний.

— Ого, вот, наверное, и ты — мутант. Просто потому, что выжил, а, может, и еще что есть. Болеешь часто?

— Да нет, не помню. В детстве, вроде бы болел, а потом — только били иногда, — добросовестно вспомнил Кирилл.

— А как понять, кто самый страшный мутант? — вдруг спросил Пард, явно пропустив часть разговора.

— А вот тут тоже биология. Мутанты не могут появиться из ничего, и у них не могут быть свойства, которых нет в природе, например, твои оборотни, или шесть суставов на руке.

— А вампиры? — с надеждой в голосе переспросил Пард.

— Всякой чуши нужно читать поменьше, — проворчала Травка, — вампиры могут быть, но не бегающие по потолку. У нас с вами еще законы физики никто не отменял.

— Но я же бегаю с супер-скоростью! — с удовольствием распрямился Пард, пошевеливая ногами, будто и впрямь сейчас сорвется и дунет куда-нибудь со всей своей супер-скоростью.

— Твоя скорость не равна скорости света, так что успокойся, ты в законы физики вписываешься, а вот оборотни — нет. В основе мутации все равно лежит реальный живой организм. Кем-то же мутанты раньше были, — развивала мысль Трава, радуясь возможности поговорить о любимом предмете.

— А кто может стать вообще самым крутым монстром? — гнул свое Пард.

— Ну, за двадцать лет? Те, кто размножается быстро.

— Человек? — обрадовался Пард.

— Наоборот. Человек только одно поколение растит, а вот крысы — пятидесятое.

— Почему? — затупил Пард.

— Сам посчитай. Два-три помёта в год, за двадцать лет.

— Сорок-шестьдесят поколений, — присвистнул старший.

— И что? — теперь не понял Кирилл.

— Ну, смотри. В первом поколении крыса, пока обыкновенная, но облученная, родила, допустим, десять крысят. Девять получились больными или обычными, и были съедены другими крысами, или погибли в темноте, а десятая — выжила, потому что слышала опасность раньше, чем услышат её саму, и могла вовремя убежать. Она родила еще десять крысят. Двое получили способность хорошо слышать, но один из них еще и получил измененный ген, благодаря которому он лучше нюхает. Кто выживет? — Травку одолел лекторский азарт.

— Которая слышит и нюхает, — поддержал её Кирилл.

— Ну и так далее. Потом, например, появились более крупные, более умные, более быстрые. За шестьдесят поколений мало ли что могло мутировать у выживших крыс. Причем те, кто живут близко к еде и в безопасности…

— На нижних уровнях, куда скидывают отходы, — догадался Кир, Трава одобрительно кивнула так же, как делала мама, когда сто раз рассказывала про все это желающим на станции.

— …мутируют медленнее, поскольку выжить не трудно. А вот которым приходится выживать с трудом, те мутируют сильнее, и с большей вероятностью превратятся во что-то уж совсем отличное от первых крыс.

— То есть, если в метро есть кролики, то они станут страшными мутантами и загрызут насмерть? — вдруг подал голос все это время молчавший Тир.

— Ну да, возможно, — засмеялась Травка.

— А собаки будут либо очень агрессивными, если это поможет им выжить, либо дружелюбными, если живут возле человека, — соображал Кирилл.

— Ну да, только в метро своих животных было мало, так что рассказы о монстрах как-то не очень впечатляют, — рассеяла энтузиазм Парда Травка.

— Но ведь они могут лезть с поверхности, — не сдавался искатель приключений, теперь совсем уверовавший в свою неуязвимость и крутизну.

— Могут, — уже вяло ответила Травка. Усталость брала свое, и разговор постепенно затухал.

— Ладно, давайте спать, — наконец решительно поставила точку Травка, глаза которой слипались. Тир на сей раз не спешил брать командование на себя.

— Пард, давай еще посидим, — тихо попросил слепой предводитель.

— Ну, давай, только спать очень хочется, — ответил друг, вдохновленный новыми открытиями, и потому непривычно подобревший.

— Ладно, ты спи, я еще посижу, — вздохнул Тир. Травка заглянула в незрячие глаза, наполненные тоской и затаенным страхом.