О'Санчес - Добудь восход на закате

И утро пришло, а за ним по-летнему жаркий день, прогревший дому бока и темя, не до нутра, не до сердца, но изрядно... Человек так и не очнулся, только разметался во сне и стонет чего-то и хрипит... Но живет.

А вечером вновь похолодало, но это уже была не та стужа с лютой пургой, что вчерашней ночью, и дом сумел удержать остатки дневного тепла до следующего утра. И вновь наступил день, хмурый, но не промозглый, а мягкий и безветренный...

Четырежды за трое с лишним суток большие и малые физиологические нужды побуждали человека вставать и нести в туалетную дырку требуемое, но действовал он как сомнамбула, не отдавая себе отчет в содеянном. От бреда — и то у него сохранилось больше воспоминаний. Пару раз силы организма и подсознание подводили человека и он обмочился. Об этом он равнодушно догадался на четвертые сутки, сразу же, как только сознание вернулось к нему, по запаху.

Человек ощупал себя сзади и спереди, медленно, с натугой сел, опираясь на дрожащие руки. День. Воскресенье...

— Какое, к черту воскресенье, когда вчера была среда??? Головокружение резко усилилось и человек мягко повалился навзничь, чтобы отдышаться и подумать. Нет, раз он подумал про воскресенье — значит, так оно и есть. Слабость — дышать и то работа... А тут еще и обоссался, похоже... Штаны его и продавленный матрац скверно пахли мочой, потом и еще какой-то полуразложившейся органикой... — Может, мышь оттаяла, или голубь, на дворе, вроде бы, не холодно...

Нет, сегодня точно воскресенье, и он проболел трое суток с лишером. Ничего не ел, не пил... Человек сморщился, припоминая... Вроде бы, вставал он пару раз и вроде бы пил из корытца. Надо бы еще попить... «Да!» — закричали ему язык и губы, попей, попей же скорее... Горло ойкнуло тихо, но смолчало, также истомленное долгой жаждой. Человек вновь сел, осторожно встал и вновь брякнулся тощей задницей на матрац — опять голова кругом и ноги не слушаются... Хорошо хоть не болит. Да, хорошо, что голова только кружится, а не болит. Вот именно на этом положительном факте надо сосредоточиться и добраться до корыта. И напиться маленькими глоточками. А руки будут помогать ногам и держаться за стены и иные полезные опорные приспособления. Вот так. И оказалось, что совсем недалеко. И мелкими, главное — мелкими, воды целое корыто, пей — не выпьешь за неделю, водичка свежая, относительно чистая... Ну, по крайней мере, почище, чем из лужи.

Человек насыщался водою не менее десяти минут, потребляя холодную влагу медленно, с паузами, воробьиными глоточками, и благодарное горло соглашалось принять еще и еще.

Теперь надо бы умыться. Зачем нужно умываться по утрам — человек уже не знал, но старая привычка не исчезала даже под напором пропитых лет и перенесенных невзгод. «Надо бы лежанку высушить, проветрить» — подумалось человеку и он двинулся было к окну — отворять... Нельзя — заметит кто-нибудь, сторож какой, или еще кто, и пинка под сраку. А если к солнышку подвинуть? Человек, сопя, стал двигать матрац с остатками кушетки поближе к окну и чуть было вновь не потерял сознание: сидишь, стоишь спокойно — вроде бы ничего, напрягся чуть — голова как после карусели... Ладно, пусть так стоит, солнышко через час само на это место придет...

А пока стоит подумать, что делать дальше. Надо пойти, поискать пожрать и выпить...

Человек вдруг вскочил с матраца и замер в полусогнутом положении. Затем медленно распрямился, попытался расправить плечи...

А я не пью. Да, я трое суток не пил, пить не хочу и никогда больше не буду этого делать, никогда. Никогда! Никогда! — Человек так обрадовался осенившей его идее, что даже попытался сплясать какое-то коленце — и опять чуть не упал.

— Точно! Раз так — так вот так! Не пью. Новая жизнь, воскресенье, возрождение. Ура, парень! Надо обыскать карманы, вдруг сотня там? — Человек вновь и вновь, круг за кругом, обшаривал все возможные места в своей одежде, все карманы, складочки и закоулочки — денег не было, только талер и семь пенсов. Этого даже на пиво не хватит... Какое пиво??? Никаких пив и коньяков. Картошечки вареной и картофельного теплого отварчику. Так..., так..., так... Надо что... Сейчас около полудня, надо пойти к свалке у залива, там, недалеко от трансформаторной будки есть место, куда сваливают всякую тканевую рухлядь. И надо поискать там штаны. А по пути прикумекать что-нибудь насчет еды.

В крайнем случае, пройтись по церквям, да по баптистам, или еще где — покормят, в воскресенье день благотворительный...

Человек не ошибся, было воскресенье, день особенно благоприятный для пословицы о том, кто предполагает, а кто располагает: до свалки человек так и не добрался в то утро, в буквальном смысле упав на руки двум старым теткам из местного общества спасения. Упал, расплескал кастрюлю с бульоном, чуть сам не обварился... Двое суток он протерпел в скорбном месте, а на третьи сбежал, не в силах долее расплачиваться натурой за пропахшие хлоркой еду и новую одежду: ведь надо было часами, трижды в день, выслушивать скулеж о праведном образе жизни и милосердии божьем, да мало того, что слушать, а еще и псалмы петь, каяться, трогательно врать о своем беспутном прошлом и благочестивом будущем...

Одежда, кстати говоря, ветхая, стиранная-перестиранная, латанная-перезалатанная, с выгодой отличалась от прежней только тем, что была чиста, но человек знал, что чистота — дело поправимое: день по помойкам побродить, да ночь на обоссаном матраце поваляться... Зато ему удалось украсть круглую жестяную банку-коробку, в которой одна из «спасительниц» держала десять талеров мелочью и нечто вроде маленькой аптечки и набора ниток с иголками. Денежки на прожитье, а вещи... Продать — не продашь, но вдруг пригодится...

Идея новой жизни всецело захватила человека: два дня, с утра до ночи ковылял он по «дикой» мусорной свалке вдоль залива, искал вещи, имеющие, как он вдруг обозначил их про себя, «потребительскую и коммерческую ценность». Слабость после перенесенной болезни уходила медленно, еще засветло он приходил домой, на чердак и замертво падал (на новый найденный, без запаха тюфяк) до утра. Спал человек долго, а высыпался плохо: кошмары мешали. Но то ли болезнь его пощадила, то ли организм оказался прочнее, чем это можно было подумать на первый взгляд, — факт тот, что человек перемогся и продолжал жить.

Все так же, с охами и стонами, вставал он по утрам и шел, цепляясь корявыми пальцами за низкую обрешетку крыши, к туалетной дырке в крыше. Снизу уже заметно пованивало, поскольку плюсовая температура стояла круглосуточно, а человек не только пил, но и ел, скудно, но питался и, ежедневно, вот уже трое суток, срал, «опоражнивал желудок». Вместе с трезвостью пришла к нему временная причуда: заменять во внутренних монологах бытовые названия вещей или процессов — вычурно-канцелярскими. Так он — не подушку с покрывалом на тюфяке раскладывал, а «оборудовал спальное койко-место», не по свалке ходил, а «совершал пешеходную прогулку по местам боевой славы», не прятался от патрульной машины, а «избегал нежелательных, травмообразующих ситуаций». Эти замены казались ему очень удачными и смешными и он рисовал в своем воображении, как блеснет ими перед... перед... Не важно, он скажет — и все оценят. Засмеются, поднимут стаканы, чокнутся, выпьют..., закусят... Пить нельзя! Конечно, нельзя. Пить — регулярно ли, запоями — это ускоренная дорога в один конец, п...ц экстерном, так сказать... А чтобы решение было крепким, нерушимым, надо сделать так, чтобы оно стало событием; к примеру, устроить торжественные проводы...