Олег Серегин - Дикий Порт

– Мне так чертовски повезло, что я подозреваю саму себя, – сладко прожурчала Лурдес.

– Ближе к делу, – почти нетерпеливо потребовал Ривера.

– Это корабельный медик.

Она прошла через комнату и присела на край стола. Одну из стен занимал щитовой экран, но сейчас был выключен, чтобы не отвлекать внимания от голограммы. Светло-серые стены, такой же потолок, пол – на тон темнее. Сайрус чувствовал себя комфортно в такой цветовой гамме.

– Медик? – переспросил Ривера. – У меня другие наработки.

– Прямым текстом мне было сказано, Сайрус. Она умеет приманивать удачу.

– Даже так? – пробормотал тот, погружаясь в задумчивость. – Впрочем, женщина… это более вероятно. А кто… источник?

– Некий Лакки. Сержант Лэнгсон, Джек.

Ксенолог поднял бровь. Лурдес засмеялась низким грудным смехом.

– Немного выпивки, Сайрус, – объяснила она. – Мое чудесное спиртосодержащее зелье. И, вовсе не исключено, мое личное обаяние.

Ривера молчал. Прихватил зубами губу, задумавшись: эта едва не детская гримаса на немолодом малоподвижном лице казалась чем-то чужеродным.

Лурдес заглянула в голограмму.

– Опять статистика?.. Сайрус, боюсь, вряд ли что-то…

Ксенолог молча поднял ладонь.

– Хорошо, – согласилась Лурдес. Посмотрела в потолок. – Лэнгсон, конечно, не докладывал мне прямо. Он сказал, что у них «есть баба». Но на «Миннесоте» в рейсе находились только две женщины. Экстрим-оператор Вильямс и медик Никас. Вильямс в тот момент сидела у меня под носом и к словам Лэнгсона отнеслась с насмешкой.

– Это ничего не значит. Ее тоже нужно отработать.

– Конечно, – снова согласилась психолог, ласково и чуть снисходительно. – Но у меня есть еще кое-что.

– Я весь внимание.

– Записи.

– Что ты имеешь в виду?

– Ракетоносец все же эвакуировал с Кей-Эль-Джей одного живого. Мальчик, предположительно Уивинг, все время находился в медикаментозном сне.

– Это интересно, – медленно сказал Ривера. Сполз в кресле чуть вперед, принял расслабленную позу, опустил голову на грудь. Так он любил размышлять.

Им с Лурдес не нужно было объяснять друг другу: если в медотсеке занята койка, бортовой компьютер выделяет сегмент памяти под запись камеры наблюдения.

По крайней мере, в отношении Никас у них достаточно информации. Если врач и вправду, в соответствии с уставом, находилась в медотсеке неотлучно. Если нет – это тоже послужит знаком… Индикарта главного ксенолога флота не знала, что такое запрет доступа. Некоторое время оба душеведа смотрели на экран. Грузилась и переформатировалась запись.

Айфиджениа чувствовала себя ненужной. На «Миннесоте» маленький медотсек целиком принадлежал ей: ее хозяйство, почти дом на борту летучей стальной коробки. Фрегат сейчас латали и подновляли в мобильном доке, а экипаж переселили на «AncientSun». Тут были свои врачи, медсестры, большой лазарет, много техники. Местре Никас предложили отдохнуть. Вроде отпуска. Жилые помещения на крейсере, пусть даже недостроенные, не в пример просторнее кают ракетоноски, здесь есть оранжерея, большой клуб…

Ифе побаивалась идти в клуб и не хотела навязываться кому-нибудь из знакомых. Надеялась, что придет Джек и расскажет что-нибудь. Но сам захочет и придет сам, а не после гитары и зова.

Она сидела в почти пустом лазарете, у койки маленького Тери Уивинга, и думала.

«Ладья моя Солнце стремит свой упрямый бег».

Когда Ифе поняла, что и о чем пела, то сначала ошалела, потом перепугалась. Казалось, она сделала что-то предосудительное. Так нельзя. Нельзя управлять людьми. Им это не нравится. Даже кошмар приснился – о том, что ее отдали под трибунал за превышение полномочий и использование военной мощи человечества в личных целях.

А ррит ушли, не выстрелив.

…как случилось и возле овеянной скорбной славой планеты «Три семерки», DRF-77/7. Ай-аххар, уже подготовив орудия для залпа, так и не дал его. На близких орбитах, на таком расстоянии, что сканеры видели даже минимальное изменение конфигурации, сопутствующее подготовке огневых систем. Фрегат «Тацумару», аналог ставшей родной «Минни» – «уайт стар»… Изрешеченный, с едва дышащим жизнеобеспечением, дважды на скорую руку латаный чуть не прямо в бою, он просил одной ракеты, чтобы развалиться на части. И части эти, в отличие от полуавтономных модулей «соларквинов», не давали экипажу шанса на спасение.

Ифе не помнила, что она сказала тогда. Может быть, ничего. Слишком боялась. От страха или от недостатка кислорода она впала в полуобморочное состояние – и почувствовала себя словно размазанной по всей звездной системе «Трех семерок». Успела удивиться, какие, оказывается, планеты крохотные по сравнению с пустотой, в которой плавают; тотчас поняла, что это не пустота… Но важно было другое, не звезда, не двенадцать планет, два астероидных пояса и внешнее пылевое облако, а – еще крохотнее, но неизмеримо значимей – соринки сплошного металла. В некоторых была жизнь, в других уже нет. Где-то в области печени парила искра-соринка «Тацумару», к ней близилась другая, и если продвинуться немного вперед во времени, неразделимо слившемся с пространством, то там была уже только одна живая соринка…

Ифе задержала дыхание.

Ай-аххар, по-рритски «мать красоты», не счел занятным добивать полудохлую дичь.

Ушел.

Редко получалось так удачно. Еще и поэтому мучил страх. Ифе слишком хорошо помнила – в сердце ее было выжжено – что случилось потом. Потом, когда она пела жизнь Григорию Никасу, старшему брату.

…ай-аххар ушел добивать гордую «Леди Лу». Один из тех самых «соларквинов», которые куда сложней уничтожить. Полуавтономные модули, составляющие корабль, способны не только выступать в качестве спасательных капсул, но даже вести огонь.

Модуль, где остался Григорий, продержался дольше всех. Чудом выдержал несколько попаданий; жизнеобеспечение работало как часы, орудия стреляли…

Потом вышел боезапас.

Тогда цйирхта «Се’тау» поймала упрямую капсулу в грависеть и повела за собой. В то время люди уже понимали, почему и зачем делается такое.

Злые, ощеренные х’манки. Бесстрашные. Дерущиеся до последнего.

Славная добыча, которую почетно убить руками.

Традиция охоты.

На модуле все еще работала связь. Только аудио, не визуальная. Они просили дать по ним залп, умоляли не оставлять врагу на костяные бусы, но в зоне стопроцентного попадания стрелять было некому, а дальше – нечем. Ифе слышала голос брата.

Уходящая «Се’тау» еще не покинула систему, даже не разогналась толком. Близилась к пылевому облаку, проходя через грудь Ифе от плеча к плечу. И когда живая соринка покинула ее сердце, Айфиджениа задержала дыхание.

В модуле отказала терморегуляция. Космический холод убил соринку за долю секунды.