Роман Глушков - Стальная петля

Впрочем, мое возвращение к жизни ознаменовало вовсе не окончание моих злоключений. Нет, это было только начало обрушившейся на меня затем целой лавины неприятностей.

Странные светящиеся сгустки, на которые я напоролся, угодив в аномальный вихрь, меня не прикончили, а, наоборот, спасли. Пожалуй, я – единственный в истории Пятизонья человек, который осуществил не одну, а сразу несколько телепортаций подряд (точно это рекордное число не известно никому, но есть предположение, что я пересек тогда «преисподнюю» не меньше десяти раз). И при этом я не только выжил, но и остался в относительно здравом уме и трезвой памяти.

Более того – мне пришлось мотаться сквозь гиперпространство во время пульсации Узла, что было и вовсе немыслимо. Согласитесь, большая разница – переплыть вплавь, к примеру, Ла-Манш, в хорошую погоду или в шторм. И в первом случае это уже может считаться великим достижением, но во втором – делает рекорд многократно весомее.

Как сказали изучавшие мой феномен специалисты, причиной моей «челночной телепортации» послужил катапультный парашют. Из-за того, что я находился в плавном, свободном падении, стихия вышвыривала меня из «тамбура», а усиленный пульсацией смерч тут же затягивал обратно. И так до тех пор, пока при очередном выбросе я не достиг земли и мой парашют не запутался стропами за арматуру. Я повис вместе с пилотским креслом, к которому был пристегнут, на каких-то руинах и лишь по этой причине не угодил под колеса и гусеницы прущих из Узла биомехов.

Я мог очутиться где угодно. По анализам собранной с моего комбинезона грязи (эти дотошные ученые небось даже мои носки по ниточкам распустили и под микроскопом рассматривали!), за время падения мне довелось побывать во всех пяти аномальных зонах. Однако, по странному совпадению, я приземлился именно там, где и катапультировался – в Курчатнике. И провисел на краю кратера четверо суток, пока геройски отразившие первую волну биомехов военные не отправили по следам «Альфы-12» еще несколько разведгрупп. Одна из них меня и отыскала. Меня – единственного из первопроходцев, проникших в тот день за московский Барьер. Капитан Баграмов и его люди пропали без вести.

Поначалу вытащившие меня через баграмовский тоннель разведчики решили, что я мертв. По крайней мере, издали так оно и казалось: голова поникла, тело неподвижно висит на кресельных ремнях, а из прорех разорванного и залитого спекшейся кровью комбинезона торчат осколки оплавленного стекла. Еще один такой осколок вонзился мне в шею, а один – точно в левый глаз. Разумеется, что спасатели не намеревались бросать здесь даже мой труп, но, едва я был снят со стены и спущен на землю, выяснилось, что во мне еще теплится жизнь. Нитевидный пульс и редкое дыхание – никто и не подозревал в тот момент, почему я не умер, когда любой другой пострадавший на моем месте давным-давно окочурился бы.

Поверхностный медицинский осмотр показал, что извлечь из меня инородные тела в полевых условиях невозможно, и разведчики, так и не обнаружив следов «Альфы», поспешно ретировались обратно. Группы, проникшие за Барьер вместе с ними, тоже никого не нашли. А некоторые вдобавок снова столкнулись с биомехами и понесли потери. Миновала лишь неделя со дня Катастрофы, но уже было совершенно очевидно, что ее последствия сами по себе не утрясутся. Больше всего страшило то, что даже самые выдающиеся умы планеты понятия не имели ни о природе загадочного явления, ни тем более, как с этой заразой бороться.

Мои спасители были уверены, что второго чуда не случится, и я – полумертвый и истощенный – ни за что не переживу путешествие через Барьер. Однако разведчиков ожидало очередное удивление. Я не отдал концы, даже пробыв полтора часа в зоне с утроенной силой гравитации, и, продолжая дышать раз в полминуты, не утратил своего чахлого пульса…

…Зато едва не окочурился на столе у лучших военных хирургов госпиталя имени Бурденко. Они взялись возвращать меня к жизни, решив для начала удалить из моего тела стеклянные, как тогда все считали, осколки. Но едва лазерный скальпель сделал первый надрез, как подключенные ко мне системы искусственного жизнеобеспечения забили тревогу, а на смену хирургической бригаде была срочно вызвана реанимационная.

Трудно сказать, кто меня откачал: врачи или же это сделали мои блестящие импланты после того, как их оставили в покое. Так или иначе, но, когда реаниматоры хотели уже умывать руки, мое сердце снова забилось, а легкие задышали. Я не вышел из комы, но, слава богу, и не отправился из операционной прямиком в морг, что тоже могло считаться большой удачей.

В течение последующих трех дней реаниматоры боролись за мою жизнь еще дважды – после того, как настырные хирурги неизменно передавали меня им на руки. Вины мастеров скальпеля и иглы здесь не было. Они искренне полагали, что имеют дело с обычными осколками стекла, которые необходимо срочно удалить из организма пациента. Ну а сердце у меня останавливается из-за того, что я истощен, перенес сильный стресс и потерял много крови. Вот почему и реагирую так остро на малейшее хирургическое вмешательство.

Хорошо, что мной интересовались не только хирурги, но и исследователи новообразованного Пятизонья, жадно набрасывающиеся на все, попадавшее в наш мир из-за Барьера. Они в итоге и выяснили, что я нашпигован вовсе не стеклом, а самыми что ни на есть натуральными алмазами. Огромными, да вдобавок непростыми, а соединенными между собой сложнейшей сетью опять-таки алмазных нановолокон.

Они пронизывали меня от макушки до пят и от кожных пор до мозга костей. Причем эти тончайшие нити располагались так выверенно, что совершенно не препятствовали работе органов, обмену веществ и не вызывали микротравм. Пытаясь вырезать из меня алмазы, эскулапы повреждали нановолокна и нарушали целостность этой загадочной системы, оккупировавшей мой организм и ставшей фактически его неотъемлемой частью. Что, видимо, и отражалось самым плачевным образом на моем и без того дерьмовом самочувствии.

Узнав эту сногсшибательную правду, хирурги не стали больше рисковать, пробуя избавить меня от паразитов (или паразита – один он, или их все-таки семеро, мне неведомо и по сей день). Воспалительных процессов алмазы в организме не вызывали, и я был оставлен в покое. Но помещен не в обычную палату, а в карантинный бокс, располагавшийся в особом, тщательно охраняемом отделении госпиталя. Там, где лечились лишь офицеры высшего командного состава Вооруженных сил.

Сделано это было из соображений секретности и безопасности как моей, так и окружающих меня людей. Никто ведь не знал, какой заразой я на самом деле инфицирован, зато многие уже успели выведать, насколько она уникальна. И, главное, что она собой представляет в пересчете на денежный эквивалент минус прилагающееся к ней в довесок тело лейтенанта-коматозника, которое после удаления из него алмазов и на органы не распродашь, поскольку все они будут пронизаны обрывками миллионов углеродистых нановолокон.