Александр Маслов. Земля без Пощады.

– В сторону! – Гусаров толкнул Сейфа. Тот тоже почувствовал, понял, и опустил плечо, скидывая двустволку.

За спиной трижды грохнул "Макаров". Слева от Сейфулина пуля выбила кусок известняка. Едва Гусаров снял с предохранителя карабин и повернулся, тесно прижимаясь к стене, мужичок в серой телогрейке разрядил дуплетом обрез. Стрелял картечью в сторону Асхата. Нищий, сидевший с пустой фуражкой у входа в обменный пункт, так и завалился набок, порванный свинцом. Женщина в двух шагах от него упала на пол, хватаясь за живот. И Сейф дернулся, выпуская из прицела самовольца с ПМом. Как же не дернешься, как устоишь, если тебе ногу слово насквозь раскаленным прутом?! Пока Сейфулин снова вскинул ружье, тип, паливший из пистолета, уже вильнул за угол, а тот, что в телогрейке, маленький, неприметный, пятился, перезаряжая обрез.

– Не стреляй! – крикнул татарину Гусаров. Сам он держал козла с обрезом четко в прицеле, и без сомнений, малейшее движение пальцем на спусковом крючке, снес бы тому полчерепа. Но не сделал этого – дал уйти за угол.

Возле "Лома" кто-то роптал, кто-то орал, подняв руки к низкому, шишковатому своду. Девочка лет десяти в дырявом пуховом планке рыдала на коленях возле раненой женщины, размазывая пальчиками по полу кровь. Рядом с убитым нищим, уставившись неподвижными глазами в дверь кельи, лежал паренек: рука за голову, черное пальтишко нараспашку в всю ширь, словно крылья павшего ворона. Паренек, судя по всему, тоже мертв.

– Ты че, Олеж? – удивился Сейфулин, держась за окровавленное бедро и приседая. – Ты чего не стрелял?!

Какая-то дуреха лет шестидесяти с седыми космами, выбившимися из-под шерстяного платка, заорала на них, размахивая палкой:

– Босотва проклятая! Ну везде вы, везде, сволочи! Вам все стрелять! Стрелять! Все равно в кого! Смотрите, что наделали! – исказившись в лице, точно старая ведьма, она кинула рукой в сторону убитых. Ее боязливо, но злобно поддержало несколько пещерных.

– Не стрелял? Сейчас поймешь чего… – с горечью проговорил Гусаров. – Сейчас, – не опуская карабин, он подскочил к Асхату. – Сильно задело? Идти сможешь?

– Хрен его знает… – татарин жестоко поморщился, первая боль при ранении всегда цветочки. Потом она берет свое так круто, что некоторые предпочли бы сдохнуть до ее прихода.

– Валить надо! Скорее отсюда валить, – Олег глянул на женщину, корчившуюся возле рыдающей девочки, затем на седую ведьму, распалившуюся еще больше в сердитой речи, услышал крики и топот в проходе – бежала к месту перестрелки охрана.

– Давай! – прорычал татарин, опираясь на раненую ногу и делая первый шаг.

– Поздно, – Гусаров щелкнул предохранителем и убрал карабин за плечо.

– Руки! – заорал еще шагов с пятидесяти детина с красной повязкой на рукаве. Бежал он размашисто точно цирковой медведь на задних лапах, и АКСУ трясся так, что казалось, сейчас ударит длинной очередью прямиком по проходу, укладывая направо, налево и наших, и ваших.

За детиной спешили вприпрыжку еще трое. Двое в армейских бушлатах с калашами, один в меховой куртке, подняв ПМ стволом к потолку. И с другой стороны, от "Лома" пробивалось сквозь собравшихся зевак еще троица. Им что-то сердито верещала седая бабка, указывая то на женщину, стонущую в луже крови, то на Гусарова с татарином.

– Да нормально, ребята, вот руки, – Олег медленно, как положено, поднял обе и растопырил пальцы.

Асхат смог только одну: второй держался за простенок. Боль в пробитом картечью бедре крутила хоть волком вой, точно какой-то черт вогнал в тебя металлический прут и дергает то вперед, то назад. Попробуй, удержись на одной здоровой ноге, когда кроме боли еще в голове карусель, и багрово-черные пятна перед глазами.

– Я сказал, руки! – неожиданно резким фальцетом взвизгнул детина, подбегавший первым.

– Ранен он! – заметил Гусаров, заслоняя плечом Асхата. – Стоять не может без поддержки.

Это не помогло. Охранник, тот справный, остановился лишь после того, как врезал откидным прикладом Сейфулину в солнечное спленение. Татарин всхрипнул, теряя равновесие и сползая по стенке. Второй удар пришелся ему, уже падающему, по ребрам.

– Ох, и падла… – процедил Олег, сжимая челюсти, чтобы не заорать на пещерного матом. Правая рука из положения "вверх" мигом обвисла и потянулась под полушубок к тесарю – "Кроку", умытому ни одной нечистой кровушкой. И если бы дотянулась, то вспорол бы полное брюшко детины на раз. Только разум чуть руку придержал: за Асхата, конечно, самому аж больно и обидно, слов нет, но когда ты по существу один, а против тебя семь рож и представляют они власть да порядок, тогда самую крутую обиду надо отложить в сторонку. Окончательно отрезвил Гусарова зрачок калаша, черневший сантиметрах в тридцати напротив его сведенных бровей. Куда уже против такого аргумента? Плюнет сейчас горячим до шипения металлом. Их территория, их правила. Пулю в башку пустят не раздумывая, и от верховод этим липовым гвардейцам только благодарность. Как же: завалили строптивого чужака! Давно ходили слухи, что Хряпа такое поощряет, мол, знай наших, и каждый чужак пусть ходит в Пещерах на цыпочках да раскланиваясь.

Охранник со слетевшей до запястья повязкой хлопотал над Сейфом. Не обращая внимания на его рычание от боли, шмонал карманы и заветные места под дубленкой. Двое других тут же взяли в оборот Олега. Карабин стянули, "Крок", сверкнув начищенным лезвием, перекочевал в чужие лапы. А следом и звонкий кошель Снегирева. В общем, полный пипец. Патроны из карманов вытащили, зажигалку, блокнот с карандашом и несколько монет. Высыпали на пол горсть кедровых орешков.

– Да тормознитесь – не мы стреляли! Ребятки, вцепили вы не тех! – попытался объясниться Гусаров, обращаясь к охраннику в облезлой меховой куртке. Вроде мордень у него с легким отсветом мысли и совести. Похож на старшего среди этих горилл.

– Ты, урод, туда посмотри, – кто-то из стоявших сбоку, схватил Олега за волосы на затылке и рывком повернул к обменному пункту. Туда смотреть не слишком хотелось – там в красноватом свете факела лежало два трупа. Место, где прежде корчилась раненая женщина, заслоняли спины собравшихся полукругом зевак.