Максим Замшев - Избранный

– Понимаю. Но кто-то же постарался, что Леруа отправился на тот свет. В его организме обнаружен яд.

– Ну а вдруг Леруа сам себя отравил?

– А зачем ему это? – от неожиданности Антуан чуть не поперхнулся. В ушах сразу зазвучали вчерашние слова Геваро о том, что Легрен постарается все списать на самоубийство. «Не с его ли голоса поет Клодин?»

– Это ты так думаешь или комиссар Легрен?

В ответ Клодин только сжала губы. «Как бы побольнее уколоть этого мальчишку?» В голове негритянки уже почти созрел план убийственного, по ее мнению, ответа, как она вздрогнула оттого, что к ее плечу кто-то прижался губами.

– Алексей! Как я рад, что ты приехал! Ведь мы могли больше никогда не увидеться!

Высокий, немного неуклюжий, длинноволосый Пьер Консанж бросился к Алексею, возникшему на пороге его квартиры-студии на бульваре Сен-Жермен. Он обнимал его одной рукой, пытался даже прижать к груди. Вторая рука беспомощно болталась на перевязи.

– Что случилось, друг мой?! Эвелина так напугала меня. – Алексей рассматривал Пьера со всех сторон, будто хотел убедиться в том, что это в самом деле его французский приятель.

– О, Эвелина! Эта чудесная женщина! Она так добра была, что вызвала тебя!

– Что все-таки произошло, кто-нибудь объяснит мне?

Из прохода, ведущего в другую часть огромной квартиры, появилась Эвелина.

– Давайте я попробую. Пьер сейчас несколько не в себе.

– Нет. Я в себе. Я так рад, друзья мои, что вы со мной! Пойдемте в гостиную…

Пьер встряхнул своей огромной гривой. Он был очень похож на Паганини, этот знаменитый французский музыкант. И несмотря на довольно острое и не очень красивое лицо, за ним охотилось немало потенциальных невест. Неплохо их подстегивали и гонорары Консанжа, позволяющие ему иметь не только дорого обставленную квартиру недалеко от аббатства Сен-Жермен, но и немало недвижимости в самых разных концах света. Женщин Консанж любил, непрочь был иногда поволочиться за какой-нибудь светской львицей или заманить в постель юную красотку, но сильнее всего на свете он ценил свою скрипку и поэтому руку и сердце не планировал никому предлагать, по крайней мере, в обозримом будущем.

– Все очень просто и, с другой стороны, очень сложно. – Эвелина смотрела на Климова с большим напряжением. – Пьер возвращался домой, чтобы немного отдохнуть перед концертом. Прислугу он сегодня отпустил, поэтому в квартире никого не было. Как только он вошел в прихожую, его внимание привлек шум в комнатах. Ничего не подозревая, думая, что это вернулась служанка и занимается чем-то в своей комнате, он прошел внутрь и обнаружил там троих человек, переворачивающих вверх дном все его имущество. Завязалась борьба. Пьер пытался скрыться от бандитов, но они преследовали его. Хорошо, что удалось добраться до кнопки сигнализации. Это и спугнуло их. Но, как видите, рука Пьера безнадежно вывихнута. Полиция уехала довольно быстро. Но толку от этих надуваний щек обычно никакого. Когда Пьер понял, что ни о каком концерте и речи быть не может, он сразу позвонил мне. Ведь наш холдинг – главный спонсор и организатор этой благотворительной акции, и все детали Пьер как раз обговаривал со мной. Тогда мы и познакомились собственно…

– Очень приятно познакомились. – Пьеру не сиделось на одном месте, он вскочил, начал широкими шагами расхаживать по комнате.

– Я правильно все изложила вашему другу с ваших слов?

– Да, милая Эвелина, все правильно. Но я должен с вами посоветоваться, друзья мои. Я почти убежден, что это не ограбление…

– Почему? – Алексей и Эвелина спросили это почти синхронно.

Консанж перестал ходить и сел на диван напротив своих гостей.

– Посудите сами. Я очень часто гастролирую. Насколько знаю криминальный мир, те, кто грабит квартиры, стараются это делать без людей. Слишком большой риск, да и убийство не их профиль.

– Ну, грабители разные бывают. Ты черпаешь свои познания из детективов, а в жизни все иначе…

– Вам не известно еще одно обстоятельство. Я сознательно утаил его от полицейских. Эти грубые мужланы не в состоянии ничего понять. Дело в том, что я не собирался до концерта возвращаться домой. У меня было одно деликатное дело по женской части. Эвелина, заткните уши. Ну, в общем, перед выступлениями меня это очень укрепляет. Но мне позвонили и попросили срочно вернуться домой.

– И кто же тебе позвонил?

– Ты позвонил, Алексей…

Приходилось ли вам когда-нибудь размышлять о том, почему каждое поколение интеллектуалов неизменно поднимает свой тощий, в синих прожилках кулачок на классику? У кого-то такая дерзость вызывает почти что коллапс, доходит до хватания самих себя за голову с истошными воплями: «Какая нынче молодежь ужасная пошла!» Но мне думается, что надо вести себя умнее в этих случаях. Хотя и уподобляться некоторым околокультурным деятелям, пытающимся заигрывать с молодежью, всячески поощрять их нагловатую духовную распущенность, тоже неприлично. Мне теперь достает времени думать и думать над тем, что я почерпнул из первой своей жизни, и я позволю себе такой вывод: черта между теми, кого общество нарекает бунтарями, и теми, кто удостаивается сомнительного титула приличной молодежи, лежит там, где начинается неприятие лжи. Человеческое общество, обретя полную гармонию товарно-денежных отношений, стало жить в череде подмен. Я уже писал о том, что мужчина и женщина нынче сходятся в основном из-за тонкого взаимодействия гормональных фонов. Но я никогда не поверю, что так было всегда. Когда, где это произошло, что любовь была подменена плотским вожделением? Вряд ли это удастся кому-то выяснить. Но в основе этой подмены ложь – она размножается, влечение полов меркнет. И то, что называлось любовью, переходит во взаимное раздражение. Этот порядок вещей насаждается повсеместно, и те, кто еще хоть чуть-чуть верит в любовь, не могут не бунтовать против этого. Жаль, что этот бунт, как правило, с детским еще желанием делать все назло, выражается в невероятной распущенности, готовой отрицать даже влечения полов, превращая близость в нечто второстепенное, очень частое, неважное. Бунт – это всегда отрицание. И молодежь отрицает все, что отрицать ложь. В классике она не видит ответов на свои вопросы, еще не понимая, что в классике нет ответов. Классика за гранью лжи. И за гранью правды. Она – тень истины. Невозможно отрицать тень. Но молодые интеллектуалы тайно верят в невозможное, верят, что могут переделать мир. В этом их краткое человеческое счастье и длинная общественная беда. Общество всегда будет поощрять тех, кто спокойно относится к подменам, принимает эти правила за данность и живет с ними в крови. Такая жизнь тоже очень трудна, часто приводит к мучительному ночному самобичеванию, но почему-то считается весьма достойной.