Евгений Гаркушев - Кодекс чести

– Может быть, поедем домой? – спросила Дженни. – Я уже поняла, что такое балы. И какой бывает русская знать.

– Девяносто девять процентов присутствующих – вполне достойные и адекватные люди, – вздохнул я. – И далеко не каждого можно отнести к категории «знать» – скажем, вот, Виктор Сергеевич Сухарев – из обычной семьи. Поступил в институт, отслужил в армии, получил гражданство и сколотил немалый капитал собственными руками. Многие тут не из потомственных дворян. А что касается нравов – что я могу поделать, если тебе везет на дураков и сумасшедших?

– Подобное притягивает подобное? – слегка мрачно спросила Дженни.

– Ну, я вовсе не это имел в виду…

Девушка пригубила шампанское, покачала головой, поставила бокал на подоконник.

– Мне здесь неуютно. Долго еще будет продолжаться вечер?

– До полуночи – наверняка. Потом люди начнут расходиться. Скоро состоится благотворительная лотерея – до нее уходить просто неприлично. Надо купить хотя бы несколько билетов.

– Куда пойдут средства?

– Точно не знаю, но цель наверняка благая. Может быть, деньги потратят на содержание больниц для бедных. А может, на помощь бездомным или бесплатные обеды для малообеспеченных жителей.

– У вас есть бездомные?

– Есть. Люди попадают в самые разные ситуации. Но бездомные не живут на улицах. Каждому предоставляется место в общежитии, обеспечивается двухразовое питание, социальные работники пытаются их трудоустроить. Не все безработные заслуживает каторги, и не каждого надо отправлять в лагерь принудительного труда.

– Что? – изумилась Дженни. – Бродяг у вас до сих пор отправляют на каторгу?

– Статья закона не отменена. Почему нет? Если человек сознательно не хочет работать, он не имеет источника к существованию, и для него остаются только незаконные способы добычи денег. Насчет каторги я сказал громко – в колонию строгого режима бродяг не отправляют, если они ни в чем не провинились. Там место опасным преступникам. А вот в трудовой лагерь на пару лет бродяга и тунеядец может попасть запросто.

– И ты считаешь это правильным?

– Конечно. Когда бродягу научат работать, он сможет вернуться к полноценной жизни.

– И его научат в лагере?

– Несомненно.

– А если он не станет работать? Его будут бить?

– Есть разные способы стимулировать человека к полезной деятельности.

Дженни взяла свой бокал с шампанским и выпила его залпом. На меня она смотрела как на чудовище. Что делать? Я действительно считал, что тех, кто не хочет работать добровольно, нужно заставлять трудиться под плеткой. Никто не должен паразитировать на теле общества. Почему я должен кормить работоспособных тунеядцев? Пусть пропалывают свеклу и подсолнечник, убирают за коровами и за свиньями, если не хотят или ленятся выполнять более квалифицированную работу. Для прополки тоже нужны люди. Не везде справится культиватор.

– Пойдем купим лотерейных билетов, – предложил я. – Розыгрыш скоро начнется.

Большой плакат, написанный от руки на бледно-зеленой бумаге, сообщал:

Сорок равноценных призов. Два в одном. Жалеть не придется! К празднику. Вы о таком и не мечтали! Желание сбудется уже этой ночью!

Прямо скажем, не совсем внятный текст. Много намеков, мало ясного. Понятно, что на каждый выигравший билет приходится по два приза. Понятно, что сорок билетов – с одинаковыми выигрышами. Что это может быть? По большому счету, что угодно.

Цены на билеты сегодня кусались. Двадцать пять рублей за один – обычно они были по пять, максимум – по десять. Пожилая женщина в богатом платье, торгующая билетами, одобряюще улыбнулась мне:

– Если выиграете, жалеть не придется. Не слышали, какие призы?

– Нет, – улыбнулся я. – Какие?

– Сюрприз.

– Хотя бы намекните.

Женщина улыбнулась, оглянулась по сторонам и заговорщицки прошептала:

– Романтическое путешествие. Поверьте, оно того стоит!

– Куда же?

– Догадайтесь.

Я не догадался, но решил взять четыре билета. Дженни наверняка будет приятно выиграть. Что за радость участвовать в лотерее и остаться ни с чем? Хрустящая белая ассигнация с портретом Александра Благословенного перекочевала в кассу, а мы получили четыре зеленых билета с номерами от семьдесят седьмого до восьмидесятого. Правый край билета с проставленным на нем номером кассир обрезала фигурными ножницами и бросила в прозрачный барабан.

С билетами в руках мы пошли к бару – здесь наливали напитки крепче шампанского, и за деньги. Я взял виски для себя и армянский коньяк для Гвиневеры. В Америке коньяк из Армении вряд ли попробуешь. Ну а к виски я относился с симпатией – в последнее время напиток нравился мне даже больше, чем коньяк.

Дженни сжала ладонями пузатый бокал, понюхала.

– Виноградом пахнет! Надо же…

– А мой напиток пахнет не кукурузой, а самогоном, – улыбнулся я. – Но приятным самогоном, надо заметить. Знаешь, что такое самогон?

– Знаю. Читала.

– Попробовать нет желания?

– Виски?

– Нет, самогон.

– В этом баре его наливают?

– Здесь – вряд ли. А в рабочих кварталах купить бутылку-другую не проблема. Одна беда – мы не постоянные клиенты, могут подсунуть какую-нибудь гадость. Места надо знать…

– А зря. – Глаза Гвиневеры мечтательно затуманились. – Было бы неплохо. Подходишь к бармену и говоришь: мне стакан самогона. Его ведь пьют стаканами?

– Гранеными.

– И залпом!

Девушка проглотила свою порцию коньяка и рассмеялась. Но смех получился каким-то грустным – видно, было ей одиноко и неуютно. Или я приписывал Дженни свои ощущения? Мне все время казалось, что она может почувствовать дискомфорт из-за разницы в культуре и обычаях наших стран. Но, может быть, для американца или американки это не так страшно? Это мы, постоянно борясь с дискомфортом, следя за каждым словом, загоняем себя в угол. Живем так, как должно. Хотя что хорошего в расхлябанности и анархизме, в обществе, где люди не отвечают за свои слова и не отдают отчет в своих действиях? Естественный отбор – великое изобретение природы. Искусственный отбор – достижение цивилизации. Выживают лучшие, наверх поднимаются достойнейшие.

Я допил виски, подал Гвиневере руку.

– Потанцуем?

– Не боишься прослыть посмешищем для местной публики? Ведь твоя дама почти не умеет танцевать.

– Я ничего не боюсь.

– Нет, все же воздержимся, – надула губки Дженни. – Давай выпьем еще по рюмке. Ты как?

– Конечно…

Мы выпили, закусили бутербродами с черной икрой. Мне не очень нравится ресторанный способ приготовления: икра с одной стороны бутерброда, масло – с другой. И веточка петрушки совершенно лишняя. Вот ломтик лимона не помешал бы. Только куда его класть? На масло или на икру?