Роман Глушков - Повод для паники

Два раза повторять не пришлось.

Любопытство переполняло меня, и я все время порывался засыпать словоохотливого соседа вопросами, но говорить с набитым ртом было, во-первых, неприлично, а во-вторых, просто невозможно. Поэтому следующие четверть часа мы молчали, энергично работая челюстями и обмениваясь мимолетными взглядами.

Больше смотрели, естественно, на меня. Смотрели с плохо скрываемыми улыбками, причиной которых был опять же я. Нет, я, безусловно, стремился не ударить в грязь лицом и старательно вспоминал правила поведения за столом, каким когда-то был обучен в интернате Гражданского Резерва и основательно подзабыл в дальнейшем. Самым лучшим выходом из щекотливого положения было наблюдать за Кауфманами и вести себя так, как они – воспитанные культурные люди. Получалось или нет? Скорее нет, чем да. Впрочем, Кауфманы восприняли мою «недовоспитанность» как само собой разумеющееся: иного они от троглодита просто не ожидали.

Век живи – век учись, скажет чуть позже Наум Исаакович совсем по другому поводу. Прискорбно, что нельзя было запомнить все, чему учил меня впоследствии этот уникальный человек, но это его замечание я не забыл. В ходе того знаменательного обеда я открыл для себя истину, что, оказывается, курица – не животное, а птица, притом птица довольно костлявая. Куда девались кости из куриц, которых жарил Бэримор, до сих пор остается для меня загадкой, ибо в Привычном Старом Мире курятина сроду не колола мне десны. Дядя Наум и Каролина с интересом наблюдали, как я пристально изучаю обглоданные кости и решаю, стоит ли их тоже съесть или все-таки воздержаться. Пришлось воздержаться, поскольку никто из хозяев кости в пищу не употреблял. Кажется, Кэрри оказалась разочарована: троглодит приобщался к правилам хорошего тона и лишал ее замечательного повода для насмешек.

Пивное опьянение у меня постепенно прошло, в голове прояснилось, а в желудке воцарилась приятная сытая тяжесть. Настроение после утренних потрясений немного приподнялось, чему также способствовала теплая домашняя атмосфера, царившая в этих стенах. Обглодав последнюю косточку, я покрутил ее в пальцах, изучая, после чего вовремя вспомнил, что воспитанные люди всегда должны благодарить друг друга за угощение.

– Отменная курица, Наум Исаакович. – Я почтительно кивнул. – Спасибо за вкусный обед. Как оригинально приготовлено. Сроду не ел ничего восхитительнее.

– Не мне спасибо, а Кэрри, – поправил меня Кауфман. – Это она здесь хозяйничает. У нее на кухне я такой же гость, как и вы. А что восхитительно – это правда. Свежая курятина – она таки всегда приятнее тех замороженных мясных кирпичей, что ваш слуга обычно заряжает в комбайн.

– Свежая курятина? – переспросил я. – Как вас понимать?

– Так и понимайте: еще три часа назад это глупое пернатое создание кудахтало у нас на заднем дворе, – развел руками дядя Наум.

– И как оно туда попало? Ни разу не видел, чтобы в округе летали такие крупные птицы.

Здесь уже и воспитанные Кауфманы не сумели удержаться от смеха.

– Вы нас удивляете, молодой человек, – произнес хозяин, продолжая улыбаться. – А впрочем, почему «удивляете»? Наоборот, ваши вопросы вполне естественны для обычного современного человека с обычным запасом знаний. Конечно же, курицы не летают, и дядя Наум не стреляет в них из окна из нервно-паралитического стиффера. Все куда проще: когда-то давным-давно я служил на птицеводческой ферме в Дели. Уходя в отставку, я и купил там несколько этих не особо прожорливых птичек. Пока вез их домой, бедняжки подняли в боте жуткий гвалт – не понравилось им кататься с восьмикратной звуковой скоростью. Они ведь у нас обычно в живом виде и не путешествуют. Я соорудил для курочек вольерчик, рассчитал им рацион, и теперь эти милые твари вот уже много лет несут нам яйца, высиживают птенцов и накапливают жир. Все, что от меня требуется, так это кормить их, запускать к ним в клетку клинер-модуль да регулировать их популяцию, кушая самых разжиревших.

Кауфман говорил об этом так обыденно, словно вел речь о широко распространенном среди пенсионеров увлечении, наподобие выращивания благоухающей флоры или содержания пушистой фауны. Ну с кошками и собаками все ясно: я тоже могу подолгу с умилением наблюдать за игрой какого-нибудь лопоухого шпицбергенского добервейлера – снимает стресс и все такое… Но держать у себя в доме стаю громадных птиц, чтобы поедать их!.. Сдается мне, это далеко не последнее чудачество дяди Наума, о котором я узнаю. Таинственный человек дядя Наум… хотя и открытый.

– Обожаю рубить куриные головы, – заметила Каролина с плотоядной улыбкой. – Нет лучшего способа высвободить негативные эмоции. Не надо никаких релаксантов – дайте только топор и курицу. Когда-то мы еще держали кроликов, и я давно прошу папу снова купить их – шкурки с кроличьих тушек сдирать куда проще, чем выщипывать птичьи перья. Но папе надоела крольчатина… Капитан, с вами все в порядке?

О да, конечно, в порядке! Не обращайте внимания на мою отвисшую челюсть, на самом деле я совершенно спокоен! Что здесь необычного: папаша растит дочурке зверушек, а она, счастливо улыбаясь, обезглавливает их на заднем дворе, после чего жарит вон в том горячем железном ящике; кстати, вспомнил, как он называется: печка!.. Затем, выплеснув накопившуюся за день негативную энергию, Кэрри зовет папу, и милое семейство Кауфманов садится ужинать и пить кофе…

– Хотите кофе, капитан? – осведомился дядя Наум – добрейшей души человек, подаривший родному дитя для его любимого занятия острый топорик.

– Да, спасибо… – автоматически отозвался я, не сводя глаз с обворожительной улыбки сидящей напротив куроубийцы. Пожалуй, чашка кофе – это как раз то, что мне сейчас нужно. Столько эмоциональных потрясений за день, поэтому требуется прийти в себя. Если, конечно, кофе еще способен мне в этом помочь.

– Вы с самого начала видели, что творилось сегодня в соседнем районе? – Я решил перевести беседу на актуальную тему, хотя перед глазами у меня продолжали маячить безголовые курицы и летать окровавленные перья, а в ушах отчетливо слышался стук топора.

– Да, конечно, – подтвердил Наум Исаакович. – Весь день не отхожу от окна, смотрю в бинокль… – Он кивнул на свой оптический прибор, висевший тут же на стене рядом с кухонной утварью. – То, что происходило в соседнем районе, – страшно. Действительно страшно, поверьте мне, молодой человек. Меня до сих пор жутко трясет.

В доказательство он вытянул перед собой ладонь. Та и впрямь едва заметно подрагивала.

– И что вы думаете по поводу всех этих аварий? – спросил я.

– Что думаю? – За секундную паузу на выразительном лице Кауфмана успел смениться практически весь спектр эмоций. Среди них отсутствовала только радость. – Имеет место громадное несчастье. Могу ли я назвать его причину? Пожалуй, лишь приблизительно. Пугает, почему таки бездействуют контролеры? Вы помните, чтобы они когда-нибудь бездействовали? Вы помните на своей памяти такой продолжительный кризис?