Екатерина Кольцова - Третья аксиома [litres]

Настал вечер. Паромщик встал со своего любимого шезлонга и отправился в подвал. Он отпустил охрану и вошел к Алексу. Тот поднялся навстречу, бледный, испуганный. Бедный мальчик.

– Алекс, прости, дорогой. Я совсем забыл, что ты здесь, – сказал Паромщик с виноватой улыбкой. – Не обижайся.

Парень поднял на него взгляд, полный раскаяния и надежды. Владыка потрепал его по щеке. Алекс поймал его руку и прильнул к ней губами.

– Ты простишь меня? – тихо спросил он.

– Конечно. Я уже не сержусь. Но зачем ты сделал это?

У Алекса на глазах выступили слезы.

– В том лагере, там… у меня брат, – проговорил он еле слышно.

– Понятно. Надо было сказать мне. Мы все исправим. Да?

Парень, всхлипнув, кивнул. Владыка стер слезинку у него со щеки.

– Ну, все. Пойдем, – мягко сказал он, увлекая Алекса за собой.

Ночь уже вступила в свои права. Прохладный бриз легонько колыхал занавески на открытом окне, лунный свет отбрасывал странные тени на стены и потолок. Где-то вдалеке ухал самый обычный филин. Вода тихонько, но настойчиво шлепала о бревна на набережной…

Алекс спал. Его волосы разметались на подушке, длинные ресницы подрагивали, мягкие губы трогательно и доверчиво раскрылись во сне. Владыка смотрел на него с нежностью. Минуты тянулись и складывались в часы. Зашла луна. Было еще темно, но приближение рассвета уже чувствовалось во всем – в запахах, звуках, течении реки. Тогда Паромщик взял нож и одним движением перерезал Алексу горло.

Когда кровь перестала хлестать, Паромщик накрыл Алекса простыней. Скоро она почернела, пятно расползалось, словно паук, тянущий в стороны свои лапы. С наступлением рассвета пятно приобрело цвет и стало больше похоже на раздавленную розу. Владыка вытер слезы и вызвал охрану. Попросил убрать труп и организовать похороны. Нет, пышности не нужно. Простая могила, и пусть священник прочтет над ней молитву.

Следующий час Паромщик молча просидел возле окна, глядя в пустоту. Потом связался с людьми из Дома. Он передаст им устройство слежения за маячком на ботинке Старика в обмен на выкуп. Когда? Да прямо сейчас.

Этой ночью Адам видел Ирину во сне. Снова она бежала к нему по залитому солнцем саду. Все ближе и ближе, и вот он уже хочет поймать ее в объятия, делает шаг навстречу, но невидимая стена преграждает путь. Любимая с разбегу врезается в нее и вдруг разбивается на мельчайшие осколки. Становится пылью, летучим паром, легким цветным облачком.

Адам проснулся в холодном поту. Была уже середина ночи. Он поднялся и вышел на улицу. Пора в путь. С утра он должен быть на месте.

За пару часов он дошел до Тимирязевского парка. Там, наплевав на осторожность, воспользовался рукотворным «тоннелем» в Якиманский сквер: с разбитым лицом камеры вряд ли его опознают, а пешком идти слишком долго. Из сквера добрался до Григорьевского храма. Прошел в комнату, где совсем недавно они с Ириной были вместе. Посидел там немного, предаваясь воспоминаниям. Потом собрал скарб, немного еды. Сделал маску из тряпок: Старика заразить он не боялся, но священника – жалко. Спустился в подземный ход под Григорьевским храмом, по нему попал в Никольскую церковь, что примыкает к Третьяковке. Оттуда, освободив переход от аномалий, в саму галерею. И дальше, по лестнице мимо зала Врубеля, через зал Ге, к единственному оставшемуся в галерее полотну. Туда, где Иван Грозный, совершив непоправимое, по-прежнему смотрит в пустоту с неподдельным ужасом и смертельной тоской.

Артефакт возле картины Адам не увидел, как ни старался. Разумеется. Он совершенно не подходит под описание того, кто не делает мерзостей душе Господа. Вот придет Старик со священником – тогда другое дело.

Адам затаился в соседнем зале, через который не проходят те, кто идет с центрального входа, и принялся ждать. Не прошло и нескольких часов, как он ощутил легкое касание на своем плече.

– Папитька хоесий, – раздался у него над ухом детский голосок. С Адама тотчас же слетела дрема.

– Сиэйт, малыш, – прошептал ангел. – Давай поиграем. Сделаем им всем сюрприз.

Малыш вышел из эфира и с озорной улыбкой залез к «папочке» на колени.

– Мы подождем, а потом напугаем их всех. Хорошо? – предложил Адам.

– Хоесе, – согласился Сиэйт.

Раздались звуки шагов, в соседний зал вошли люди. Лучи фонарей отразились на стенах.

– Смотри внимательно, где-то здесь должен быть голубой артефакт, – послышался голос Старика. Затем наступила напряженная тишина.

– Ничего не вижу, – ответил другой голос.

– Пойдем, – шепнул Адам малышу. Он вошел в зал Репина, держа Сиэйта на руках.

– Сюйпьизь! – весело закричал ребенок.

Старик, вздрогнув, выронил из рук фонарь.

С утра Старика впервые посетило ощущение скорой смерти. Мгновенное, но очень яркое. Будто жизнь его, как длинная нить, скручивалась и скручивалась в клубок, а теперь конец ее – вот, совсем рядом. Он бросил взгляд на ногу. «Клещ» расползся сильнее. До колена на одной ноге. На другой тоже появилось пятно, пока небольшое. Напоминание о том, что надо торопиться. Но почему сейчас, когда они наконец-то собрались за «джинном»?

Старик унял сердцебиение и поторопил Биту. Ей не нравилось вставать рано. К счастью, заглянул Ванек и своим возмущенным «Ты что, еще валяешься?!» сподвигнул девочку вылезти из теплой кроватки.

Они без происшествий добрались до Третьяковки. Ванек внутрь идти побоялся, попросил оставить его «на стреме». Биту разрешила. Это же ненадолго. Они только туда и сразу обратно. Малыши мгновенно расчистили коридоры от аномалий, буквально запихав их обратно в эфир. Старик, священник и девочка, немного поплутав, прошли к картине.

И тут из темноты, словно призрак, возник человек с подбитым глазом, в котором Старик не без труда узнал ангела Адама.

– Что, не ожидал? – с презрительной усмешкой спросил Адам. – Думал, заморочишь детишкам голову, и будет тебе счастье?

– Ого! – воскликнула Биту, когда поняла, кто перед ней. – Кто это тебя так?

Адам не стал вдаваться в подробности.

– Ты знаешь, что за артефакт вы ищете? – спросил он и тут же сам ответил на свой вопрос: – Это артефакт, исполняющий желания. Старик объяснил, зачем он ему нужен?

Биту замерла с открытым ртом, переваривая информацию.

– Чтобы вылечить «клеща». Мое желание было бы… – постарался оправдаться Старик. Но Адам перебил его:

– Нет, не «клеща». Он хочет вылечить своего сына. Ты знала, Биту, что у него на Большой земле остался больной сын? Не знала? Вот кого он любит больше всех – своего ребенка. Вот ради кого он морочит тебе голову. С самого начала он использует тебя. Загадает свое желание и бросит вас. Ради своего настоящего, ненаглядного, любимого сынка.