Константин Соловьев - Prudentia [litres]

Как ни противило ему вести рыцарей на неподавленную полностью оборону, пришлось признать, что в данной ситуации это вынужденная, необходимая мера. Как отсечение пальцев, тронутых гангреной. Трата времени сейчас была непозволительной роскошью. Каждая потерянная минута могла обернуться в пользу Лаубера, грызущего сейчас окровавленной пастью юго-восточные ворота. А значит, требовалось немедленно вводить войска в прорыв, пусть даже ценой высоких потерь – сейчас подобный обмен приходилось считать приемлемым.

– Вперед! – бросил он в эфир. – Начать сближение! Первому, кто преодолеет стены, я плачу две сотни флоринов!

Стальной клин, вздрагивая от обрушивавшегося на него шквала, медленно, но упорно двинулся к стенам. Несмотря на то что многие городские орудия были подавлены или повреждены, плотность огня под стенами города оставалась чудовищной, небезопасной даже для доспехов сверхтяжелого класса, как его собственный «Тур».

Лангобарды, может, не были большими мастерами по части фортификации, но позаботились о том, чтоб превратить Арборию в мощную крепость. Все деревья в радиусе двухсот метров от стен были тщательно вырублены, образовывая гибельную зону – многие квадратные арпаны пустого пространства, отлично простреливаемого крепостными батареями и перекрываемого фланговым огнем крепостных башен.

Ни укрытий, ни растительности, ни складок рельефа, одна только бурлящая под ногами земля, гейзерами вздымавшаяся меж боевых порядков.

Одни только ломаные линии эскарпов, окруживших город сплошным кольцом, почти безвредных для тяжелых машин, но таящих смертельную опасность для их малых собратьев.

Одни только прущие из земли надолбы, опутанные колючей проволокой и контактными минами.

На глазах у Гримберта сразу две легкие машины, пытаясь маневрировать под плотным огнем, врезались друг в друга и, зачадив, скатились в ров. Это были «Тиккаруза» и «Агнец». Тщетно стремясь их прикрыть, доспех мессира Лоренцо, изрыгающий из мощных динамиков церковные литургии, остановился – и мгновенно выбыл из строя, получив с кратким интервалом два снаряда в торс. Гремящая латынь, несшаяся над полем боя вперемешку с разрывами, стихла, уступив шипению высвобожденного из недр доспеха пламени.

Под яростным огнем крепостных кулеврин, вспахивающих землю, пехота не могла подобраться к полыхающей машине, чтоб забить пламя, но некоторые собратья мессира Лоренцо проявили свойственную рыцарям смекалку – стали забрасывать горящий доспех землей, резко ударяя ногами по грунту. Отчасти это помогло, огонь удалось прибить. Гримберт даже успел заметить, как из выжженной бронекапсулы вниз рухнуло тело в тлеющем гамбезоне – несчастный мессир Лоренцо – и, визжа от боли, принялось кататься по земле, не обращая внимания на рассыпающиеся вокруг него фонтанчики. «Может, и выживет, – рассеянно подумал Гримберт, – если не сильно обгорел и если его слуги отличаются достаточной преданностью, чтоб вынести своего господина из-под огня. А может, нет». На все воля Господа, и, судя по тому, что он увидел, этим днем Господь пребывал не в лучшем настроении.

Спустя секунду он уже думать забыл про мессира Лоренцо. У него и без того оказалось чертовски много дел.

Они продвигались вперед, но медленно, медленно, платя щедрую дань за каждый пройденный метр.

Может, лангобарды не были великими знатоками по части баллистических вычислений и не разбирались в их тонкостях, но их крепостные пушки, великолепно пристрелянные за многие годы, били безжалостно и остервенело, заставляя боевые порядки колебаться, сбрасывая скорость. Здесь, на подходе к крепостным стенам, лангобардским канонирам уже не требовалось никакого искусства – это была стрельба в упор, как охота на уток в графском пруду…

Сталь сшибалась со сталью, окутывая бредущие по перепаханному полю механические фигуры облаками осколков и огненными сполохами. Ярость против ярости. Благородное безумие боя против отчаянной храбрости. В противостоянии материалов обладающий наименьшим запасом прочности должен пасть. Грубый закон жизни, совсем не похожий на изящные законы Святого Престола. Гримберт знал, что справедлив он и в отношении людей.

Но у стали, как и у плоти, есть свой предел. Кто-то из рыцарей уже замер неподвижным изваянием, точно огромная статуя, распространяя вокруг себя черный дым сгорающих внутренностей. Кто-то рухнул, испещренный пробоинами, чтобы больше никогда не подняться.

– Грязные еретики! – «Багряный Скиталец», получив несколько касательных попаданий в грудь, зашатался, но не упал. – Я думал, нас ждет добрый прием, но что-то не вижу, чтоб нас угощали вином и хлебом, как полагается среди гостеприимных хозяев, пока что чаще встречается свинец…

– А ты ожидал, что врата Арбории распахнутся перед нами, как лоно добродетельной маркитантки? – усмехнулся Гримберт. – Не переживай, лангобарды просто играют свою роль. Не могут же они сдать ворота без боя!

«Просто играют роль, – мысленно повторил он уже самому себе, ощущая неприятную сухость в горле. – С Клефом все условлено. Как и все варварские князьки, он не имеет ни на денье гордости, зато чертовски жаден и готов поступиться чем угодно, чтобы набить кошель. Но его варварской душе, должно быть, претит оставлять поле боя противнику так запросто, вот он и изображает настоящее побоище, устроив пальбу изо всех орудий».

– Мы потеряли уже полдюжины машин, дороговато для спектакля, – мрачно заметил Магнебод, метким точечным выстрелом прямиком в бойницу превратив в золу и щепки укрывшуюся там серпантину вместе с обслугой. – Даже в Салуццо не было так жарко!

Гримберт раздраженно скрипнул зубами. Люди, неспособные видеть план в целом, замечающие лишь отдельные его детали, зачастую так же бесполезны, как кинжал без рукояти или телега без колес.

– Все закончится, как только мы возьмем ворота, – нетерпеливо отозвался он. – Просто проложи моим рыцарям дорогу внутрь и сам не заметишь, как все будет закончено.

– Если Лауберу хотя бы вполовину тяжело, как нам сейчас, мне уже его жаль…

Гримберт помрачнел, но смолчал. Несколько раз, пользуясь передышкой в бою, он пытался определить, что творится на юго-востоке, но даже мощные радары «Тура» были бессильны ему помочь. Небо над городом кипело от струй раскаленной плазмы и звенело в невидимом спектре от плотности электромагнитного излучения. Даже воздух настолько ионизировался, что почти не годился для дыхания. Радары показывали лишь бессмысленные россыпи алых мазков.

– Вперед, черт возьми! За Турин! Круши!

Магнебод был первым, оказавшимся у бреши. Под шквальным огнем фланкирующих батарей он в несколько огромных шагов подошел вплотную и, прежде чем кто-то из защитников успел спохватиться, выпустил ревущую огненную струю внутрь прикрывающих ворота капониров. В бетонных коробках что-то затрещало, как в гаснущей масляной лампе, и наружу сквозь бойницы устремились трепещущие в горячем ветру хлопья свежего пепла – то, что осталось от наводчиков и обслуги.