Александр Тюрин - Флот судного дня [litres]

И когда лихо засвистел воздух, нашедший выход на волю, всем стало ясно. Несколько мгновений, и в переходном контейнере не осталось ни одного человека – всех выбросило резким потоком исходящего воздуха в открытый космос, где они через десять – двадцать мучительных секунд закончили свою жизнь. Заместитель госсекретаря Атлантического Альянса еще успел подумать о том, что вся его жизнь – это грубая ошибка. Выбросило и капитана X128, который отправился в свой последний рейс, глядя в космические дали вытекшими глазами. Впрочем, было одно исключение – тот самый пациент из медицинского бокса, намертво впившийся в ручку шлюзовой двери. Но живой, что зафиксировали инфракрасные сканеры «Адмирала Мэхэна».

А на мостике «Адмирала Мэхэна» из-за спины капитана корабля выступил человек в комбинезоне научного персонала, прикомандированный к экипажу штабом космического флота Атлантического Альянса. Человек от корпорации «Зефф Итернити», как знал капитан.

– Бинго! Это тот, кто нам нужен. Структура Омега поддерживает его жизнь даже спустя две минуты нахождения в вакууме. Но не будем рисковать дальше, забирайте его, капитан.

Вскоре рядом с неумирающим пассажиром появились люди в боевых скафандрах – с «Адмирала Мэхэна».

Он был отцеплен от рычага и перемещен в изолирующую капсулу.

Затем группа военных с «Адмирала Мэхэна» принудительно открыла шлюз Х128, что привело к разгерметизации обитаемого отсека спасательного корабля. И двинулась на его мостик, где отключила борт-компьютер от доступа к системам наблюдения и хранения данных. Затем стала вынимать из слотов платы памяти бортового компьютера, «чистить» их импульсником и снова вставлять. Тридцать пассажиров, находящихся в состоянии продолженного сна, были уже убиты разгерметизацией. Так что военные с «Адмирала Мэхэна» просто выбросили их тела через открытый шлюз в космос.

А единственный человек, принятый с Х128 на борт «Адмирала Мэхэна», вдруг вышел из оцепенения, когда его помещали в криокамеру. И выключил четырех сопровождавших его военных, хоть те и были в силовом снаряжении – умело приводя очередного противника к жесткому соударению с переборкой или палубой. Но все же не успел завладеть оружием и был обездвижен ударом электрической нейронной плети.

Затем у него было семь недель сна – его тело было охлаждено, а гликопротеины-антифризы, влитые в его кровь, препятствовали образованию в ней кристалликов льда. В начале и в конце холодного сна были кошмары. Вначале пугающе похожие на реальность, где он видел людей, которых разрывала живая слизь. Знакомых людей. Даже на уроке в школе – где он снова оказывался маленьким. Во сне он не умел читать и писать, получал двойки и хотел, чтобы все это прекратилось. И, отвечая его желаниям, учительница вместе с одноклассниками и одноклассницами вдруг брызгали слизь и лопались, выпуская гроздья пузырей. И у него самого распирало грудь, рвалась белоснежная рубашка, а вместе с ней трескалась грудная клетка. Он и во сне чувствовал боль, но отдаленно и приглушенно. Из разрыва появлялся цветок огромных челюстей, а потом он видел только потолок, потому что голова клонилась назад на обвисшей шее и проваливалась в плечи, и в конце взгляд тонул в красной мути.

Когда он проснулся – его мозг взял паузу, потому что не мог обработать информацию, поступающую от зрительных рецепторов. Он был словно в темном тесном провале, лишь откуда-то сверху просачивался медленный свет и доносились тягучие звуки.

Наконец провал стал срастаться. Все гуще и ближе был льющийся сверху свет, он растягивался в нити, давая всему протяженность, и стягивался в узлы, давая всему количество. У недавнего пассажира «Адмирала Мэхэна» в опустевшей емкости сознания стали постепенно оседать впечатления.

Он пока не чувствовал своего тела, знал лишь, что существует, что втягивает питательные вещества, что его пронизывают самые разные колебания, с разной амплитудой и плотностью энергии, и некоторые приходят очень издалека.

Потом он ощутил окружающее пространство, хотя и не почувствовал возможность самостоятельного движения.

Все, что было вокруг него, находилось как будто за завесами. Большой мир то ли просвечивал сквозь них, то ли проникал в них, растекаясь по ним разводами.

Вначале эти разводы были плоскими, потом стали обретать объемность и, наконец, охватили его.

Он ощущает себя как нечто очень малое, застывшее в толще воды. Наверное, так себя чувствует какая-нибудь микроскопическая, но живая частичка планктона. Но он становится больше и больше, у него появляется куполовидное тело и щупальца. Он дрейфует вместе с морскими течениями, лениво вбирая и выдавливая обратно окружающий его жидкий космос. Его тело заостряется, а щупальца удлиняются – такая головоломка, как двигать ими всеми; он по-прежнему всасывает и выдавливает воду, но теперь прилично мощнее и выбирая направление. Его тело еще более приспосабливается к мягкой силе воды, выгребая плавниками и толкаясь хвостом, он резко уходит в давящую изумрудную глубину и взмывает вверх, к хрустальному свету, раскрыв жерло глотки, чтобы ухватить еду за мягкое сочное пузо. И ему кажется, что бесчисленные обитатели моря, и бентос, и планктон, и нектон – это продолжение его самого.

А когда все завесы упали, он увидел себя в большом аквариуме. Похожий на те, что в дорогих магазинах, где держат живую рыбу на продажу. Только не вода в этой емкости, а некий гель. Этим веществом заполнено и его горло, и его легкие, но он дышит. Хотя с бо́льшим усилием, чем раньше. Стекло у аквариума не простое, металлическое; как не психуй, не разобьешь. В тело впилось несколько капельниц, на тело и голову понаклеено множество датчиков, сквозь стекла аквариума видны приборы всякие, что по его душу. Многочисленные светодиоды и индикаторы напоминают глаза целой стаи зверей. Руки слушаются, а вот нижнюю часть он совсем не чувствует – ему, кажется, вводят анестетик в поясничный отдел позвоночника. Так что особо не поплещешься, не говоря уж о том, чтобы дать деру.

Выделяет он, не отходя от кассы, под себя, причем органы выделения не спрашивают разрешения. И питается он не как человек с большой буквы. Хорошо хоть не сыплют корм, как аквариумной живности. Сначала подавали питательные вещества через канюлю, введенную в вену, потом «обед из трех блюд» по шлангу, засунутому через рот прямо в пищевод.

Он стучал ладонями по стеклу, мол, выпустите меня отсюда, буду жаловаться в ООН. Господа с той стороны аквариума лишь сдержанно ухмылялись, и ему вскоре стало ясно, что ООН до него дела нет. Что он, скорее всего, не числится нынче в списках живущих и здравствующих людей. Попалась птичка. Или, учитывая аквариум, рыбка. Его рассматривают как животное. Притом опасное, считай, как монстра.