Павел Корнев - Эпицентр [СИ]

Впрочем, кто же меня такого уникального теперь отчислит?

Мысль эта пролилась елеем на душу, вот только на смену ей пришло суждение, куда как более прагматичное и самокритичное.

Ещё как отчислят. Такого уникального в лабораториях в качестве подопытного кролика ждут не дождутся…

Когда добрался до общежития, глотка пересохла до такой степени, что стало больно глотать. К счастью, на углу обнаружилась палатка с газводой и квасом, вот последнего я и осушил сразу три кружки подряд, предварительно охладив до такой степени, что заломило зубы. Потом только пошёл переодеваться. Ну а дальше — прямиком в госпиталь. Именно в госпиталь, а не в столовую при нём. Аппетита не было, слишком устал.

В фойе на первом этаже хватало посетителей и персонала, а вот дверь на лестницу оказалась прикрыта, за столом рядом с ней дежурил пожилой дядька-вахтёр. Пришлось для подтверждения личности даже предъявить служебное удостоверение — одной только записи в журнале посетителей тому показалось недостаточно.

Проход на второй этаж перегораживала решётка, заперт оказался и третий этаж, там я вдавил кнопку электрического звонка. Почти сразу подошла Лизавета Наумовна, завела в кабинет и первым делом велела выпить какую-то микстуру и ещё три разноцветных пилюли. Дальше я сходил в процедурную, разделся и замотался в простыню, а когда вернулся, дамочка откупорила несколько пузырьков с тушью и вооружилась странного вида иглами, очень длинными и тонкими, с разноцветными бусинками на концах.

— Будет немного больно, — предупредила Лизавета Наумовна, — но давай попробуем пока обойтись без новокаина. Хорошо?

Я возражать не стал.

— Внутренний потенциал сегодня поддерживал? — уточнила она, воткнув иглу куда-то под ключицу, да так и оставила её торчать. Больно не было, ничего не почувствовал даже.

— Да, весь день, — подтвердил я.

— И много?

— Начинал с половины, но больше десятой части удержать нереально. Двадцать процентов — ещё туда-сюда, но не больше. И то постоянная концентрация в этом случае нужна.

Лизавета Наумовна негромко хмыкнула и воткнула вторую иглу.

— Очень даже неплохо. А теперь расслабься и страви энергию. Скажи, когда будешь готов.

Я так и поступил, затем от меня потребовали обратиться к сверхсиле и втягивать её в себя до предела — столько, сколько смогу. И вот тогда — да, тогда стало больно. Чуть глаза на лоб не полезли, когда легонько шевельнулись иглы. Те будто в самое моё нутро вонзились, что-то зацепили и принялись тянуть и смещать. Не физически, вовсе нет — дело было в воздействии сверхсилой, и подвергалось этому воздействию не тело, а энергетический канал.

— Больно?

Из глаз уже текли слёзы, но вопреки всему я выдавил из себя:

— Терпимо.

Умудрился даже не скрипнуть зубами, а затем болевые ощущения понемногу начали затухать, и даже дополнительно воткнутые в кожу иглы больше не заставляли мысленно проговаривать все матерные ругательства, которые только знал. И не проговаривать даже — орать.

— Точно всё в порядке? — уточнила Лизавета Наумовна некоторое время спустя.

— Отпустило, ага, — сказал я в ответ и, скосив глаза, увидел, что из груди торчит уже десяток игл и воткнуты они не просто так, а идут от ключицы по красным линиям.

Но особо приглядываться было некогда — едва удерживал под контролем переполнявшую меня энергию, которую тянул, тянул и тянул в себя, беспрестанно уплотняя и разгоняя по организму.

— А теперь стравливай, — попросила Лизавета Наумовна. — Только медленно! Контролируй процесс!

Она вновь принялась слегка смещать иглы, на сей раз воздействуя немного иначе, и если поначалу ощущения были вполне терпимыми, то чем дальше, тем болезненней они становились. Думал привык, но нет — ничего подобного, аж скрючило всего.

Стоило бы, наверное, попросить об инъекции обезболивающего, но тут экзекуция подошла к концу. Точнее, так я решил, только вот — ничего подобного, Лизавета Наумовна сместилась и начала обрабатывать следующий участок рисунка. И — всё по новой!

К счастью, сильно ниже пупка она иглы втыкать не стала и уходившее к паховой складке ответвление проигнорировала, принялась подкрашивать и обновлять центральную часть схемы. Когда тушь высохла, пришлось переворачиваться на живот и вытягивать руки перед собой — на сей раз пришла очередь спины и боков. Ну, хоть лбом в кушетку смог уткнуться, всё проще терпеть стало.

— Сейчас я понемногу выправляю твои энергетические каналы и убираю расслоение, — пояснила свои действия Лизавета Наумовна. — Сразу привести их к норме не получится, положительная динамика проявится не слишком быстро. Займись медитацией — это поможет стабилизировать результат.

— А удержание внутреннего потенциала?

— Этим ты укрепляешь каналы и делаешь их более выраженными, так с ними проще работать.

Дальше мы обсудили медитативные практики, но и на этом дело не кончилось, на третьем этапе пришлось садиться на кушетку, и там началось точечное воздействие сразу со всех сторон. Как не потерял сознание и не брякнулся на пол — просто не представляю. Было уже не просто больно, было откровенно паршиво.

До процедурной еле доковылял и, хоть час был поздний, не удержался и сполоснулся под душем. А то весь вспотел, будто после десятикилометрового марш-броска по самому солнцепёку.

Когда оделся, Лизавета Наумовна вдруг спросила:

— Правильно понимаю, что болевые ощущения уменьшались по мере наращивания внутреннего потенциала?

Я ненадолго задумался и кивнул. Действительно — некая цикличность наблюдалась на всём протяжении терапевтического воздействия, просто голова не тем была занята, не разобрался в закономерности.

— Держи направление на полноценное обследование энергетической сопротивляемости. Только завизируй его у Звонаря, а то не меньше месяца промурыжат.

На первый этаж я спустился с ощущением, что меня только что пропустили через мясорубку, а затем каким-то сверхъестественным образом собрали обратно из обломков костей и фарша. Столовая закрыться ещё не успела, поэтому не преминул поужинать, а потом вышел в душный вечер, не сказать — ночь.

Спать не хотелось, отправился в библиотеку, точнее — в буфет при ней. Тот работал до одиннадцати часов, но в столь поздний час мало кто из его посетителей был погружён в чтение, преимущественно завсегдатаи беседовали, играли в шахматы и пили чай. По вечерам тут собиралась странная публика — она могла облить презрением и подвергнуть остракизму любого, кто пожелал бы добавить в напиток сахар или даже есть рафинад вприкуску, а самые жаркие баталии шли между ценителями зелёных и чёрных сортов.

Меня буфетчик ещё в первый визит сюда предупредил насчёт заведённых порядков, и впросак я не попал, да и чай без сахара вскоре начал казаться вкуснее того, что подавали в столовой.