Илья Рясной - Майор Казанцев и Европейский Халифат

- Тридцать километров от Парижа, - пояснил Леший. - Деревня Вальменье. Место тихое. Это и есть дом месье Ренарда Гарреля. К нему туда приезжают партнеры обтяпывать разные темные делишки. В Париж он выбирается крайне неохотно и по очень серьезным проводам.

- Значит, и Архивариус должен был побывать там?

- Надеюсь.

- Чего делать будем? – спросил я.

- Я организовал контроль за домом Гарреля, его телефонными переговорами, - излагал Леший. - Выясняю круг знакомств и связи. Они бесконечные. Но самый интересный экземпляр, попавшийся в наше поле зрения - некий Эркюль Левассер. Личность в криминальном мире известная под кличкой Гриф. Три ходки по тюрьмам. Два доказанных убийства. И банда у него из таких же сволочей. Состав интернациональный – и французы, и арбы, и даже негр.

- Уже интересно. Берем его на заметку, - произнес я. - А по поводу Архивариуса. Как нам установить, приезжал он в этот уютный домик? И вышел ли оттуда на своих ногах?

- Мы над этим работаем, - заверил Леший. - Подожди денек.

- Что от меня требуется? – спросил я.

- Отдыхай, набирайся сил и здоровья, - расщедрился Леший. - Лучше с союзником из квартиры не выходи. Не лезь лишний раз в городские камеры наблюдения. И жди.

- Хорошо, - улыбнулся я. – Считай, распределили обязанности. Я отдыхаю. Ты работаешь. И, черт возьми, мне это нравится!..

Новости всемирной телесети Джи-Эн-Эн из полутораметровой телевизионной панели на стене лились на меня потоком в пулеметно-постмодернистском стиле – три слова на пять событий.

«В ответ на санкционное изъятие в банках Европы активов ряда русских госкомпаний, Правительство России, в нарушение базовых международных норм, приняло так называемые «зеркальные меры». В результате национализирована доля европейских инвестиционных компаний в российской промышленности. Премьер России озвучил угрозу, что и дальнейшие шаги русских будут ассиметричными».

Мелькающий видеоряд. Грозное лицо русского Премьера. Фотографии русских предприятий, почему-то полуразвалившихся.

Ну что сказать. Русское государство стремительно возвращало, казалось, навсегда потерянные позиции. Национализировало заводы, вышибало оттуда иностранный капитал, благо Запад постоянно давал к этому поводы. Строило новые заводы, в основном, военно-промышленного комплекса, под вопли пятой колонны, что лучше бы эти деньги раздать пенсионерам или наштамповать валенок и поварешек. Но народ больше разделял идею штамповать как раз пушки и ракеты. Это такой основной инстинкт у русского человека – всегда держать под рукой большую дубину, ибо на тебя обязательно однажды попрут очередные сбрендившие завоеватели. У нашего народа безошибочное чутье. Он ощущает момент, когда становится ничего не жалко, даже своей жизни, для обороны страны. А сейчас противостояние со всем миром постепенно достигает своего пика.

Душа за Родину, конечно, болит, потому что, по сути, я был, есть и буду русским офицером. Но все же я Старьевщик и гляжу на мир немного с иного угла зрения. Суета политиков – это далеко от меня. Место моего обитания, как и всего «Фрактала» – это сумеречная зона. И с высоты моего положения мне кажется гораздо важнее следующая новость из телевизора.

На телеэкране мелькают полицейские машины, окровавленные раненые люди. Стеклянное многоэтажное здание с выбитыми окнами. Крики боли. И озабоченный голосок комментатора:

«Нападение террористов на офис компании «SCE Group» в Цюрихе, занимающейся высокотехнологическими исследованиями, в том числе в области чипирования. Пятнадцать человек погибли. Ответственность на себя не взяла ни одна террористическая группировка. Личности террористов остаются неизвестными для полиции».

А ведь это ответный ход «Фрактала» за московскую бойню. Все крутится вокруг этих чипов. За этим кроется что-то глобальное и очень неприятное. Думаю, что эта акция не последняя на территории противника. Будем наблюдать. Хорошо, что пока со стороны…

Мы с Писателем пару дней дисциплинированно и честно провели в своем убежище. Благо, холодильник полон под завязку, да еще в кладовке лежат три ящика очень неплохого красного вина – хоть залейся.

Но заливаться мы не стали. На третий день Писателя обуяла жажда деятельности. Накануне он долго копался в своих записях в компьютере, что-то ища и высчитывая. И торжественно объявил:

- Мне кажется, я нашел зацепку.

- Что за зацепка? – не понял я.

- Нужно посмотреть кое-какие черепки в Музее восточных культур. Мне кажется, есть связь.

- Чего с чем? – все еще не въезжал я в ход его мысли.

- С тем, что мы ищем.

Меня его бенгальским огнем заискрившийся энтузиазм пугал. В таком состоянии он был способен на любые глупости. Но Писатель – это Нить, а к извивам Нити надо относиться внимательно. Поэтому я с большой неохотой, но все же согласился на визит в Музей восточных культур. Не отпускать же его туда одного, а удержать невозможно. Поэтому отправились мы туда вместе. Плелись пешком, по городу Парижу, прожаренному жестоким солнцем, которое кололо еще сильнее, чем в Москве.

Музей был, конечно, далеко не Лувр. Размерчик меньше раз в сто. И рекламная раскрутка на нуле. Залы в основном безлюдные, если не считать дежурной толпы китайских туристов. Они тщательно осматривали экспонаты, будто собирались их приобрести, щелкали фотиками и эйч-фонами, лыбились во весь рот и все норовили плюнуть на пол – такая у них национальная традиция.

Писатель же всей душой рвался к шумерской каменной скульптуре Бога непогоды Вера, на фотографии которого он разглядел закорючки и посчитал их почему-то допотопными письменами.

Эту самую несчастную скульптуру мы нашли в дальнем зале на третьем этаже, где сквозь стеклянный потолок пробивались колкие лучи солнца.

Писатель критически осмотрел довольно грубый экспонат, похожий на первобытного идола. Общелкал смартфоном со всех сторон.

- Ну как? – полюбопытствовал я.

- А знаешь, это вообще новодел, - разочарованно произнес он. – Ему максимум полсотни лет.

- А как он в музей попал? – искренне удивился я.

- Местных горе-историков спроси, - усмехнулся Писатель. – Они его подлинным считают.

Мы уже собирались покидать зал, да и сам музей, который не произвел впечатления. И вдруг Писатель прирос взглядом к невзрачному, плотно исписанному значками, глиняному круглому диску диаметром около метра, лежащему за стеклом в центре зала.

- Ты это видишь?! – возбужденно воскликнул он. – Скажи, ты это видишь?!

- Что вижу? – не понял я. - Глиняную колоду?

- Да вон, внизу. Одна строчка. Эта не шумерские пиктограммы!

- А чьи?

- Это что-то из глубокой древности, коллега!

Ну вот, теперь я уже не дуболом и костолом, а коллега. Прогресс, однако!