Клим Жуков - Дед [litres]

Но с земли всё смотрелось несколько иначе. Прозрачнее. Честнее. Да, это были пусковые. Павел лично убедился в этом, когда засёк в бинокль проезжавшую цистерну-заправщик.

На охране стояло до батальона армейских. Патрулирование круглые сутки, в радиусе километра птица не пролетит.

Птица, может, и не пролетит, но группа спецназа справилась вполне.

Напротив каждого стола замаскировали по одному Б-10, и каждый был «загримирован» под пейзаж так, что по нему можно было прогуливаться и заниматься на нём любовью – ничего не заметишь. Тут же в ухоронках спрятались отделения группы.

Сильно беспокоили собаки. Злющие твари ходили с каждым патрульным звеном. Против их нюхастых носов, чутких, как радар ПВО, всюду рассыпали специальный порошок.

Ну что же? Группа старлея Ильичёва вышла в точку с опережением графика.

Потянулось ожидание. Пожалуй, главная составляющая службы разведки. Лежать, смотреть, ждать и гадить под себя, если сильно приспичит.

27 октября не происходило ровным счётом ничего.

28 октября то же самое.

Полная неизвестность. Зачем лежать в грязище под дёрном? Чего ждать? А вдруг отбой? А вдруг нет? Сколько ещё?

Все эти неизбежные вопросы из бойцов повыбили ещё в учебке. А потом многократно резервировали достигнутый результат. Ждать они могли долго, но не бесконечно.

Павел чувствовал, как над позицией отделения скапливается статика. Там самая статика, что может разрядиться банальным цивильным бунтом, который для них хуже чем смерть – провал задания. Пока до этого было очень далеко, но теоретическая вероятность имелась, что нервировало. Добавляло остроты к ситуации, без того отточенной в бритву самым лучшим жизненным оселком – безнадёжным ожиданием.

В самом деле: на что надеяться?

На команду «огонь»? Но это ядерная война… «Отбой»? Уже лучше, но за ним неизбежно последует долгая и мучительная эвакуация.

«Хорошо, что не лето. Хоть жара не донимает», – думал Ильичёв про себя. А ещё он думал, что ничего не сумеет сделать, если бойцы «потекут» от бездействия и перспектив. Ведь два отделения были вне оперативного контакта, и контролировать их он никак не мог. Радиосвязь строго запрещена, кроме трёх коротких кодированных команд, которые спустят тетиву туго натянутого лука или спустят её с плечиков дуги. Словом, читай выше: огонь, отбой и, конечно же, приготовиться!

То есть от старлея больше ничего не зависело.

И радио, проклятая связь с центром, не подавало абсолютно никаких признаков жизни.

К исходу двадцать восьмого числа командир группы не раз ловил себя на том, что рация обратилась для него каким-то идолом. А он, как античный авгур, ждёт от него откровения.

И был день, и была ночь двадцать восьмого числа.

В полпятого утра по Москве всю дальнюю радиосвязь накрыла сплошная волна помех.

Тотальное глушение всех диапазонов означало одно: войну.

«Короткая» рация группы плюнула в эфир код «Бамбук», что означало полную готовность.

Безоткатные орудия встали на боевой взвод, а позиции спецназа ожили коротким согласным шевелением, которое, впрочем, мгновенно улеглось.

На пусковых зарычало. Могучие тягачи выкатывали из недалёких ангаров серебристые сигары «Юпитеров». Кран-балки вздымали их на столы, и уже ползли к ним заправщики.

Радио молчало.

Если бы Павел не был так занят собой, он бы мог с лёгкостью вообразить, что творится сейчас в штабе. Связь с группой Деда утеряна! Команды не проходят! Если они взорвут ракеты, когда поступит общая команда «отбой»?! Не просто скандал… А если их накрыли, значит, ракеты уйдут к беззащитным целям на территории Союза!

Но ему было чем заняться помимо зряшных мыслей.

Он наблюдал в бинокль, как отваливают штанги заправщиков, как разбегается персонал, как замерли проклятые «Юпитеры», вонзившись рапирами в небо на фоне роскошного средиземноморского восхода.

Он дрожал, буквально вибрировал, будто довелось ему стоять перед створом люка в летящем самолёте и ждать прыжка. Без парашюта. С чётким осознанием того, что прыгать придётся.

В 7:30 по Москве над молчаливым измирским лесом запела сирена.

Началось! Началось!!!

«Значит, всё-таки не договорились. А я так надеялся», – подумал тогда Паша о сильных мира сего.

Фантазия Павла Ильичёва была слишком скудна, чтобы понять, куда только что ступила планета. Он служил в спецназе, а туда впечатлительных не берут. Но никто, ни один человек на всей Земле не был в состоянии вообразить, чем именно всё закончится. Так что отдельно взятого старшего лейтенанта можно извинить.

Тем не менее долгая подготовка и знание вражеской матчасти не допускали вариантов: началось. Перед внутренним оком-предателем поплыли картины из служебной кинохроники, страницы из закрытых методичек и таблицы секретной статистики.

Те самые картины, где зажигались в небе рукотворные солнца, поднимавшие в стратосферу свои фирменные пыльные грибы. Им следовали световая волна, сейсмическая волна и череда воздушных ударных волн, включая обратные. И остаточный радиоактивный фон с пыльными бурями, от которых сходят с ума счётчики Гейгера.

Процент выживаемости гражданского населения. Процент выживаемости личного состава танковых и мотострелковых дивизий. Комплектация бомбоубежищ. Дегазация поражённых участков.

А ведь под Москвой его ждала Маруся. Москва же, можно не гадать, – первоочередная цель для термоядерного удара. Но об этом он не думал. Услужливый разум ухитрился поставить непроходимый блок перед эмоциями.

В 7:32 на стартовых столах полыхнуло пламя.

Ильичёв автоматически бросил взгляд на часы и скомандовал: огонь!

От горных чащ к ракетам прянули мгновенные дымные болиды.

Его собственная пушка была выставлена на тысяче двухстах метрах. Полторы секунды полёта для маленькой твёрдотопливной ракеты до ракеты большой, залитой под завязку керосином и жидким кислородом.

Подопечный «Юпитер» заработал первый же снаряд пониже звезды в обрамлении белых и синих полос. Казалось, маленькая дырочка на теле двадцатиметрового исполина не сможет прервать его полёт, даже повредить ему не сможет, столько было ярости и торжества в рёве двигателей и струях стартового пламени.

Ракета вздыбилась над землёй на полкорпуса, на корпус, на полтора, всё набирая и набирая ход. Паша не верил собственным глазам, но подавляющая мощь картинки убеждала его в полном бессилии его крошечного отделения со смешной пушечкой против вырвавшейся наружу энергии. Он, как в тумане, как в страшном сне, когда бежишь и не можешь стронуться с места, скомандовал второй залп.

Но он оказался лишним.

Законы физики делали своё дело, безразличные к визуальным эффектам.