Клим Жуков - Инцидент [litres]

Между оглушительными бам-бам раздался крик, что порвал в куски только установленную рутину нового походного распорядка.

– Держи его!

– Не стрелять! Не стрелять!

– Уйдёт же!

– Петрович, куда?!!

– А-а-а-а!!!

Петрович, тот самый боец, на котором оттачивал методику Трифонов, издавал тот самый отчаянно страшный вопль. Опрокинутые стулья валялись в пыли, в пыли же ворочался и Трифонов, воздевший руку в запретительном жесте, а Петрович, сбив с ног постового, бежал на закат, петляя, будто заяц. Крик его удалялся и тонул в машинном грохоте.

– Не стрелять! – грозно прорычал Трифонов. – Куда смотрите, ротозеи?!

Журавлёв разом сорвался с места.

– Ильин за старшего! Первый взвод, за мной! Поймать паразита!!!

Бойцы, как подброшенные, побежали за командиром, а в затылок ему ввинчивался задыхающийся голос Карибского:

– Не дать… до периметра… карантин… там смерть!

Мимо летели метры, опутанные стальной и бетонной паутиной стройки. Летели быстро, но один человек при прочих равных всегда быстрее тридцати, тем более имея изрядную фору.

Когда взвод вырвался из-под техногенных тенет туда, где возвышались грибки часовых и приземистые короба, укрывшие в своём нутре громкоголосые спарки зенитных пушек, глазам спецназовцев предстала картина лютой смерти рядового Петровича.

Он лежал на колючей проволоке лицом вниз. Тело его дёргалось и извивалось, поднимался дымок тлеющей формы, а воздух был приправлен запахом жареного мяса. Электрическая ограда сработала штатно.

– Ых… твою мать! – одышливо выругался Трифонов, увязавшийся за погоней, не учтя, однако, возраст и лишний вес. – Это был человек! Куда ж его понесло, а?!

Журавлёв мрачно подвёл счёт:

«Минус три».

– Возьмите шест и снимите его, – он оглянулся на бойцов, ткнув пальцем в импровизированную похоронную команду. – Ты, ты, ты и ты. И осторожнее, там десять тысяч вольт. Ещё мне не хватало… вы поняли, короче!

Лагерь встретил скорбную процессию молчанием.

Даже сваеукладчик заткнулся, хоть и по своим резонам.

Тело Петровича капитан приказал закопать за штабелями бетонных блоков. Примерно там, где прошлой ночью телогрейка напугала майора Карибского и коллег. Тогда же ему доложили, что Петрович – это фамилия, а не отчество, как он подумал. Хотя какая теперь разница!

Вечер прошёл тревожно.

Петрович сорвался сам и сорвал чеку, теперь в теле группы тлел запал, и непонятно было, когда рванёт. Бойцы насупленно переглядывались, прекратив даже те упаднические разговорчики, коими каждый развлекал себя утром.

Дело заметно усугубилось тем, что Карибский в приказном порядке прекратил работу по тестированию, так как аналитики и он сам выработали по три нормы сверх положенного по инструкции.

– Товарищи, прошу нас простить. Но мы обязаны прерваться. Ещё немного, и наша эффективность упадёт до критического уровня. Я не могу позволить аналитикам проводить тест Кемпфа в таком состоянии, вреда будет больше, чем пользы.

В результате роту и прикомандированных специалистов развели на две неравные группы: проверенных и непроверенных. Последние были в большинстве, они несли службу, но вступать с ними в контакт было запрещено. Счастливчики охраняли восточную сторону позиции, штаб и батарею гранатомётов, формируя также постоянный резерв. Прочие остались на западной, северной и южной сторонах, отделённые от «чистой» публики неширокой, но до поры неодолимой полосой отчуждения.

Пока они подчинялись приказам, но именно что пока.

Заметно беспокоились и прошедшие тест.

Каждому вдруг до чесотки перестала нравиться близость «прокажённых».

Маленькой проблемой, но всё же проблемой оказалась пища. Провиант рассчитали на четверо суток, с запасом. Запас оказался чрезвычайно оптимистичным, так как пребывание роты на объекте обещало затянуться. Предусмотрительный капитан распорядился урезать пайки, чем вызвал глухое недовольство личного состава.

Журавлёв и Карибский стояли возле гранатомётов, тихо препираясь по поводу распорядка, когда рвануло.

То самое «коллективное бессознательное», что иногда доводит нормальных людей до охоты на ведьм и судов Линча. Слабое звено напряглось, зазвенело и в который раз определило прочность всей цепи.

От вечерних силуэтов брони на западной стороне пришёл гневный ропот, который перерос в зрелые признаки бунта.

– Это что такое, товарищи спецназ?! – рявкнул Журавлёв, выросший у круга бойцов.

Круг волновался, ходил волнами криков, поднятых кулаков и угрожающего лязга оружия. В центре его стояли двое, старавшиеся оказаться подальше друг от друга и поближе к остальному коллективу, что выходило не очень.

– Вот, выявили, командир, – пояснил солдат с нашивками прапорщика. – С самого того наблюдаем!

– Чего того? – капитан скрестил руки на груди, словно удерживая дистанцию от толпы, в которую неумолимо превращался отряд.

– Да как Петровича, царствие ему небесное, понесло, так эти попытались ломануть вам вслед. И всё, понимаешь, уговаривали и уговаривали, мол, помочь хотят. Мол, не дело. Потом, когда вы тело несли, вот этот рвался на подмогу. А теперь в разведку попросились, ты смотри, а! Разведчики!

– Мы не в разведку! Только за бэтээры глянуть! – закричал один из круга. – Это ж не дело, сидим тут, как чёрт-те что! Ни предполья, ничего! К нам сюда подобраться с гранатами – раз плюнуть!

– Вот и я о чём, – подытожил прапорщик. – Точно как товарищ майор говорили: будут пытаться выйти из расположения!

– Врёшь, гад! Якименко, паскуда такая! – заорал второй, надсаживая голос. – Я тебя, ворюгу х. ова, на штык надену, понял!

По кругу понеслись слова и фразы, среди которых читались: «карцер», «изолировать», «часовых приставить», «мутант», «перекинулся».

– А ну тихо! – капитан решительно раздвинул толпу. – Вас предупреждали? Предупреждали. Так теперь не жалуйтесь, пойдёте оба в карцер до выяснения. Завтра вас аналитики разъяснят. «Просто глянуть» вы, или…

– Нет! – завопил вдруг первый, отскакивая от злого спецназовца, что угрожал прапорщику Якименко штыком. – Нет! Я с ним не сяду! Не имеете права! На ночь вдвоём! Это не я, это он меня подговаривал!

– Пр-р-рекратить! – капитан раскатил «р» на весь плац и повёл автомат вверх стволом, намереваясь дать очередь, но было поздно.

Солдат прянул, заозирался с дико раззявленным ртом и совершенно дикими глазами оловянной масти. Горло его булькало, силясь выдавить новый заряд протестов, но не могло, запертое ужасом изгоя.

И он побежал. Как таран. Вон из враждебного кольца бывших товарищей.

Толпа колыхнулась и подалась в стороны. Раскатисто треснула очередь. Грудь несчастного взорвалась фонтанами брызг, почти чёрных в свете прожекторов. За спиной повисла на долю секунды такая же чёрная кисея, чтобы упасть на землю вместе с бойцом.