Андрей Валентинов - Нестор [litres]

– А вояки? – осторожно поинтересовался Критцлер. – Вермахт в смысле? Генералы Гитлера не любят, он за последние месяцы чуть ли не полсотни поувольнял без выходного пособия.

Штимме затушил окурок.

– Если бы генералы, то никакой стрельбы на улицах. Танки вывели – и сразу в дамки. Не-ет, это снова как 1933-м, когда Рейхстаг подпалили. Но почему сейчас?

– Потому что СССР начал войну с Польшей, – вступил в разговор Белов, сам о том думавший. – Гитлер к чему-то готовится, поэтому решил провести чистку, чтобы за тылы не опасаться. Самых опасных постреляют, остальных припугнут.

Камрады переглянулись.

– Соображаешь, – одобрил портовый рабочий. – Ты еще добавь про СС. Вот увидишь, Гиммлер все заслуги себе припишет, как после Ночи длинных ножей… Но это теория, а сейчас будет практика. Кто из вас машину водить умеет?

В соседнем переулке ничего подходящего не нашлось, только хлебовозка возле железных ворот пекарни. Критцлер предложил ее и взять, но Штимме не одобрил, приметная больно. Прошлись по пустому тротуару, никого не встретив, хотели уже свернуть на улицу, но тут внезапно послышалось знакомое:

Та-тах! Т-тах! Т-тах!..

– Donnerwetter! – выдохнул гамбургский рабочий и указал на дверь ближайшего подъезда. – Туда!

Навстречу им шагнул сонный и перепуганный консьерж. Штимме грозно рыкнул:

– Назад!

И мрачно пояснил:

– Война, дед! Сиди тихо!..

– Mein Gott! Снова, как в девятнадцатом! – ахнул тот и поспешил спрятаться за стойкой. Критцлер, проверив, нет ли телефона, конфисковал кружку с еще горячим чаем.

Та-тах! Т-тах!..

Выпили по глотку, прислушиваясь к тому, что происходит за дверью…

Та-тах! Т-тах! Т-тах!..

– Ужас наводят, – рассудил Штимме. – Есть такая тактика. Рассылают стрелков по городу и стреляют по всем подряд. Так в Вене было, когда восстание давили. Потом трупы на коммунистов спишут.

Та-тах! Т-тах!..

Наконец все стихло. Камрад Критцлер приоткрыл дверь подъезда, прислушался.

– Рискнем?

Недопитую кружку вернули консьержу, не забыв поблагодарить. Тот моргнул и молча закивал в ответ.

В переулке – ни души, если кто и был, то попрятался. Заглянули за угол…

– Да-а-а, – только и вздохнул Штимме. – Намолотили… Но машины есть, целых две.

…Три недвижных тела, два на тротуаре, одно на асфальте, совсем рядом. И два легковых автомобиля. У того, что побольше, дымит радиатор, мертвый водитель выпал из открытой дверцы. Второй, маленький «опель-олимпия», чуть дальше. Шофер уткнулся лицом в рулевое колесо.

Гамбургский рабочий отдал карабин Критцлеру:

– Страхуешь! Увидишь кого в форме – лупи!

Подбежал к дымящемуся автомобилю, взглянул, головой покачал.

– Белов! Проверь второй!..

Александр кивнул и поспешил к «опель-олимпии». С водителем все ясно, наповал, но мотор, кажется, цел, только лобовое стекло вдребезги. Он уже хотел подозвать камрадов, когда услышал негромкий стон. На заднем сиденье кто-то был.

Живой…

Замполитрука открыл дверцу и увидел серое пальто и берет, тоже серый. Девушка… Он попытался взять ее за плечи. Голова откинулась, медленно открылись глаза.

Руки дрогнули, но Александр все-таки справился. Вытащил безвольное тело, попытался усадить. Краем глаза заметил расплывающееся по ткани темное пятно.

В грудь…

Бледные губы внезапно дрогнули:

– Więc spotkaliśmy się, Mackie Nóż! [67] Вот и встретились, Мэкки Нож! ( польск .)

Подпоручник Агнешка Волосевич попыталась улыбнуться.

– Не разговаривайте! – Александр, все-таки сумев ее усадить, схватил лежащую возле заднего окна аптечку…

– Что тут, Белов?

Камрады уже успели подбежать, Штимме наклонился, взглянул…

– Эх!..

Агнешка оторвала руку от сиденья, пошевелила пальцами.

– Nie mogę!.. [68] Не могу ( польск .)

Блеснула глазами, попыталась выпрямиться.

– Добей меня, шваб. Раз в жизни будь человеком! Видишь, даже застрелиться не могу…

Сзади послышался резкий гудок. Александр оглянулся и облегченно вздохнул. Красный крест на белом. Скорая помощь!

– Сюда! Сюда! Здесь раненая!..

– Уходим! – тревожно прогудел камрад Критцлер. – Шуцманы, много!

Уже на бегу Александр оглянулся. Двое в белых халатах суетились возле «опель-олимпии». А к ним спешили полицейские, сразу трое.

– Р-рдах! Р-рдах!..

Пули из карабина врезались в асфальт. Преследователи, не сговариваясь, упали.

– Всем лежать и бояться! – страшным голосом гаркнул Штимме и спокойно закинул оружие за спину.

– Пошли! Этим хватит.

…Машину, новенький «опель-кадет», угнали из соседнего переулка.

Белов не пел, просто чуть шевелил губами, привычно сжимая руками рулевое колесо. Перед глазами стояло лицо пани подпоручника, белое, с закушенными губами. Считай, поквитался с поляками, пусть не сам, но все-таки поучаствовал. Почему она сказал «шваб»? Обратилась к Штимме? Или… Или не хотела его выдавать?

Порадоваться бы – одним лютым врагом советской власти меньше. К тому же шпионом да еще и диверсантом. Самолеты в Логойске…

Ночные улицы похожи словно близнецы, только дома-ущелья то отдаляются, то подступают ближе. И еще многоглазые светофоры подмигивают через залитое дождем ветровое стекло. Куда едут, он даже не представлял, дорогу подсказывал сидевший рядом Штимме. Камрад Критцлер, оделенный карабином, шумно дышал сзади.

Уже дважды приходилось отворачивать от полицейского оцепления. И еще стрельбу слышали, но где-то вдалеке.

– Сейчас – налево, – негромко проговорил гамбургский пролетарий. – Притормози, вдруг там шуцманы.

Александр кивнул. Все это очень напомнило ночную поездку по Литве. Даже карабин у них есть. Только бы не протаранить очередной пограничный шлагбаум. Хватит с него!..

Полицейских не было, но возле тротуара стоял крытый военный грузовик. Замполитрука на всякий случай прибавил газу.

– Ориентирую, камрады, – все так же негромко, но уверенно заговорил Штимме. – Едем в место верное, вернее не бывает. Для ясности: фабрика, принадлежит правильному человеку. Не капиталисту – нашему, подставному. Один цех пустой, к нему – отдельный подъезд, сторож меня знает. Там можно укрыться, пусть и ненадолго. И запасец документов имеется, подберем чего-нибудь.

– Пальтишко бы, – прогудел сзади Критцлер. – Зуб на зуб не попадает!

Гамбургский пролетарий негромко рассмеялся: